Терри Пратчетт - Опочтарение

— Это какой-то плакат, — вслух заметил Мокрист.

— Извините, мистер Губвиг? — не понял Стэнли.

— Э… ничего. Спасибо, Стэнли. Иди, развлекайся с марками. Рад видеть тебя таким… гордо стоящим.

— Это как новая жизнь, сэр, — сказал Стэнли, — я лучше пойду, сэр, им надо помочь с сортировкой…

Плакат был грубо намалеван. На нем было написано: «Спасибо, Мистер Губвик!»

На Мокриста накатила депрессия. После победы всегда так бывало, но сейчас особенно тяжело. Несколько дней его мозг работал на пределе, и он чувствовал себя живым. Теперь пришло оцепенение. Они сделали такой трогательны плакат, а ведь он был всего лишь лжец и вор. Он обманул их всех, а они благодарили его за обман.

Тихий голос от дверей сказал:

— Безумный Ал и другие парни рассказали мне, что ты сделал.

— О, — сказал Мокрист, не оборачиваясь.

«Она прикуривает сигарету», — подумал он.

— Не очень-то красиво ты поступил, — продолжила Ангела Красота Добросерд тем же ровным тоном.

— Красивая хитрость не сработала бы, — ответил Мокрист.

— Ты собираешься сказать мне, что идею тебе подал призрак моего брата? — спросила она.

— Нет. Я все это придумал сам, — признался Мокрист.

— Хорошо. Если бы ты сболтнул такое, то хромал бы до конца жизни, поверь мне.

— Спасибо, — мрачно поблагодарил Мокрист, — это была просто ложь, но я знал, что людям захочется поверить в нее. Просто ложь. Это был способ сохранить Почтамт и вырвать «Путь» из рук Позолота. Наверно, ты можешь получить его обратно, если захочешь. Ты и другие люди, которых обманул Позолот. Я помогу, чем смогу. Но я не хочу благодарностей.

Он почувствовал, что она приблизилась.

— Это не ложь, — сказал она, — это то, что должно быть правдой. Маме понравилось.

— Она считает, что это правда?

— Она не хочет думать иначе.

Никто не хочет. «Я не вынесу», — подумал Мокрист.

— Послушай, я знаю, кто я, — сказал он, — я не тот, за кого меня принимают. Я просто хотел доказать себе, что я не такой, как Позолот. Больше, чем просто молоток, понимаешь? Но я все равно мошенник. Думаю, ты знаешь об этом. Я могу подделать искренность так ловко, что сам не могу отличить, где правда. Пудрю людям мозги…

— Ты не обманул никого, кроме себя, — сказал мисс Добросерд и взяла его за руку.

Мокрист… стряхни ее руку, беги из здания, беги из города, вернись к прежней жизни, или жизням, всегда двигайся, продавай стекло за бриллианты, но каким-то образом так все обернулось, что это не сработает, талант утерян, веселье исчезло, даже карты перестали слушаться его, деньги ушли, и даже зима в безымянном отеле в трущобах, повернувшись лицом у стене…

И тут появился ангел.

— Что случилось? — спросила мисс Добросерд.

Может, ты получил второй шанс…

— Так, мысль одна, — ответил Мокрист.

Он позволил разгореться золотому сиянию. Он обманул их, даже в этом. Но была и светлая сторона: он мог продолжать, он не мог остановиться. Все что ему оставалось, это напоминать себе каждые несколько месяцев, что он может бросить все в любой момент. Он мог, но никогда не сделает этого. И здесь была мисс Добросерд, без сигареты во рту, всего в футе от него. Он склонился к ней…

Позади них раздался громкий кашель. Это оказался мистер Грош, державший в руках большую коробку.

— Извините, что прерываю вас, сэр, но это только что принесли для вас, — сказал он и неодобрительно шмыгнул носом, — курьер, не из наших. Я подумал, лучше сразу отнести ее вам, потому что там внутри что-то шевелится…

Так оно и было. И отверстия для воздуха, заметил Мокрист. Он открывал крышку очень осторожно, и поэтому успел отдернуть пальцы как раз вовремя.

— Двенадцать с половиной процентов! Двенадцать с половиной процентов! — закричал какаду и вспорхнул на шляпу Гроша.

Внутри не было никакой записки, и никаких надписей на коробке, за исключением адреса.

— Зачем кому-то посылать вам попугая? — спросил Грош, не рискуя поднять руку в пределы досягаемости кривого клюва.

— Это же попугай Позолота, верно? — заметила мисс Добросерд, — он подарил тебе птицу?

Мокрист улыбнулся.

— Да, похоже на то. Пиастры 124 124 Pieces of Eight — букв. «восьмушки», старинные испанские серебряные монеты, каждая ценой в восемь реалов. Двенадцать с половиной процентов — это как раз одна восьмая часть от 100 %. Получается финансовый вариант традиционного крика пиратского попугая «пиастры!». Ну и кроме того не забываем, что 8 — священное число Плоского Мира. Вот как все непросто — прим. перев. !

— Двенадцать с половиной процентов! — снова завопил какаду.

— Заберите его, мистер Грош, ладно? — попросил Мокрист, — научите его говорить… говорить…

— «Доверьтесь мне»? — подсказала мисс Добросерд.

— Отлично! — обрадовался Мокрист, — да, так и сделайте, мистер Грош.

Когда Грош удалился, с попугаем, счастливо устроившимся у него на плече, Мокрист снова повернулся к женщине.

— А завтра, — сказал он, — я наверняка верну наши люстры!

— Что? — рассмеялась мисс Добросерд, — да здесь и крыши-то почти не осталось!

— Люстры важнее, начнем с них. Доверься мне! А потом, кто знает? Может быть, я даже смогу разыскать полированный прилавок! Нет пределов возможному!

И тут откуда-то из-под потолка наполненного суетой главного зала посыпались белые перья. Это могли быть перья ангела, хотя, скорее всего, они были просто перьями голубя, которого где-то на балке потрошил ястреб. Но, так или иначе, важно то, что они появились вовремя. Вопрос стиля.

Иногда правда открывается, если сложить вместе кучу мелкой лжи, а потом проанализировать все что известно.

Лорд Витинари стоял наверху лестницы, ведущий в Главный зал его дворца и смотрел на своих клерков. Для этого Конклюдиума понадобилось занять весь огромный зал.

Повсюду на полу виднелись нарисованные мелом фигуры — квадраты, круги, треугольники. Внутри них аккуратными стопками опасно высоко громоздились бумаги и гроссбухи. А еще здесь были клерки. Некоторые работали внутри начерченных мелом фигур, другие же бесшумно перемещались между ними, важно неся в руках бумаги, как священные дары. Периодически появлялись клерки и стражники с новыми грудами папок и гроссбухов, которые торжественно принимались, оценивались и добавлялись к соответствующей стопке.

Повсюду щелкали счеты. Клерки сновали туда и сюда. Иногда они встречались в каком-нибудь треугольнике, и, склонив головы, тихо что-то обсуждали. В результате они отправлялись в новых направлениях, или, что происходило все чаще по мере того, как тянулась ночь, отходили в сторонку и рисовали на полу новую фигуру, которая немедленно начинала заполняться бумагами. Иногда фигура пустела, и ее стирали, а бумаги распределяли между другими фигурами на полу.