Александр Рудазов - Арифмоман

— Может, не надо? — слабо запротестовал Эйхгорн.

— Если операцию не сделать в ближайшие часы, вы умрете, мэтр, — спокойно ответил монах. — Я не могу этого допустить.

— А анестезия-то хоть будет? — тоскливо спросил Эйхгорн.

— Будет, но местная, — ответил брат Рокабриан.

Эйхгорн недоверчиво моргнул. Монах понял слово «анестезия». Более того — он в курсе, что она бывает местная.

А потом брат Рокабриан раскрыл свой ранец, и глаза Эйхгорна полезли на лоб. Там лежали десятки разноцветных пузырьков и кулечков с порошками, но кроме того — там был полный хирургический набор! Тончайшие скальпели, ланцеты, иглы, пинцеты, зеркальца, пила, молоточек, долото, кусачки, плоскогубцы, расширители, отвертки…

Монах совершил странное движение — словно бы перекрестился, только лба коснулся дважды, в области бровей. Прошептав несколько слов, он извлек нож и нечто вроде шприца без иглы. Молниеносное движение — и нож рассекает Эйхгорну мышцу на бедре. В следующий миг брат Рокабриан вставил туда этот странный «шприц» и капнул какого-то раствора из пузырька.

После этого он просто уселся напротив и принялся выжидать, продолжая что-то бормотать. Эйхгорн полагал, что монах молится, но прислушавшись, обнаружил, что тот просто размеренно считает.

Досчитав до тридцати, монах встал и надавил Эйхгорну на живот.

— Чувствуете что-нибудь? — спросил он.

— Нет… — растерянно ответил Эйхгорн.

Он и в самом деле ничего не чувствовал. Боль исчезла полностью — вместе со всеми прочими ощущениями. Низ живота и верхнюю часть ног словно заморозили.

Монах кивнул, поставил рядом с собой ранец, смазал чем-то живот Эйхгорна и сделал первый надрез.

Выглядело это… невероятно. Худые руки мелькали с умопомрачительной быстротой, хватая то одно лезвие, то другое, рассекая, перетягивая и зажимая окровавленные кусочки. Инструменты так и порхали в тонких пальцах, скальпель вибрировал, точно живой.

На лице монаха ничего не отражалось. Полностью отрешенное, оно выглядело гипсовой маской. Молча и сосредоточенно он резал Эйхгорна, и тот видел это, понимал — но ничего не чувствовал.

Действительно, прекрасная анестезия.

Вот пинцет извлек наружу окровавленный отросток. Аппендикс. Эйхгорн смотрел на него затуманенным взглядом — и не верил.

Брат Рокабриан же прижал к разрезу гладкий темно-красный камень и попросил Эйхгорна:

— Подержите так, мэтр.

— Что это… за камень?..

— Эстетль. Его еще называют кровяным камнем.

— И что он… делает?

— Останавливает кровотечение.

Кровило действительно уже меньше. Монах вооружился иглой-крючком и произнес:

— Именем божьим, зашиваем разрез.

Через пару минут брат Рокабриан уже снова мыл руки, а Эйхгорн лежал на кровати, озадаченно глядя на живот. Онемение еще не прошло, но какие-то ощущения уже появились. Снова понемногу начинало побаливать, но теперь это была совсем другая боль. От операции, а не от воспаленного аппендикса.

— Швы можно будет снять через десять дней, — произнес монах, ставя на стол баночку с мазью. — Просто разрежьте нитки тонким стерильным лезвием, аккуратно вытяните и перебинтуйте — полагаю, с этим вы легко справитесь и сами, мэтр. Чтобы не было заражения, дважды в день смазывайте вот этим. Если будет сильно болеть, глотните отвара из мандрагоровых яблок — но не больше одного глотка за раз. В больших дозах он смертелен. Пищу первые три дня употребляйте только жидкую, потом можете переходить на кашу, яйца и рубленое мясо. Только много не ешьте, блюдите диету. Вставать можно с завтрашнего дня. Не поднимайте тяжелого, не пейте вина, не курите, не познавайте женщин. Я пробуду в этом городе еще шесть дней — если возникнут осложнения, посылайте за мной пажа.

— Спасибо вам… святой отец… — с трудом выговорил Эйхгорн. — Сколько я вам должен?..

— Это мой священный долг, мэтр, — покачал головой брат Рокабриан. — Да хранит вас Бог Исцеляющий.

Чуть позже, лежа в постели и прихлебывая бульон из брабулякра, Эйхгорн спросил у Еонека:

— Что это был за монах, где ты его нашел?

— Просто какой-то чернец из ордена Подорожника, — пожал плечами паж. — Кто-нибудь из них все время околачивается в городе.

— Так их таких что, много?..

— Конечно, мэтр. Целый орден. Говорят, у них даже собственная страна есть на каком-то острове.

— И все умеют… лечить?

— Ну а как же, мэтр? — удивился Еонек. — Они же служат Медеору, Богу Исцеляющему. Если вас не смогут вылечить в ордене Подорожника — вас не смогут вылечить нигде.

— И они лечат бесплатно?

— Конечно, бесплатно. Им так их бог велит. Но если хотите, вы можете сделать их ордену пожертвование. Многие делают.

Эйхгорн откинулся на подушку и издал слабый смешок. Дрожащей рукой он поднес к губам диктофон и сделал аудиозаметку:

— Информация к размышлению — монахи бывают полезными. Кто бы знал…

В постели Эйхгорн пролежал семь дней, периодически прохаживаясь лишь для того, чтобы не образовались спайки в кишечнике. Скрупулезно исполнял предписания монаха-врачевателя, соблюдал диету, воздерживался от спиртного. В первые дни пару раз пил упомянутый отвар из мандрагоровых яблок — тот нашелся у дворцового лекаря. Это действительно оказалось очень мощное обезболивающее — неудивительно, что монах предостерегал от больших доз.

Большую часть времени Эйхгорн читал художественную литературу. Проглотил все тома «Рыцаря Парифата», пролистал со скабрезной усмешкой «Брата Кюлота», а в конце концов дошел даже до Ктавы. Первый ее раздел, Севигиада, читался даже с интересом — это оказался сборник мифов, изложенных в стихах. Продолжительная эпическая поэма, причем написанная на редкость талантливо.

Остальные разделы были не так увлекательны. Второй являлся по сути религиозным кодексом — там подробно излагались правила и установления, перечислялись заповеди, приводились образцы молитв и описания обрядов. Скучноватое чтиво, но Эйхгорн изучил его самым внимательным образом — он явно в этом мире надолго, если не навсегда, так что нужно знать, чем тут живут люди.

Третий раздел по структуре напоминал «Божественную комедию». Там описывался тот свет — в виде своеобразного путеводителя. Практического значения это не имело, так что Эйхгорн читал по диагонали, задерживаясь лишь на незнакомых терминах.

Ну а четвертый раздел был чем-то вроде приложения. Своего рода авторский дневник наблюдений и размышлений — многочисленные афоризмы, притчи, философствования. Единым сюжетом это связано не было, практического значения тоже не имело.

А после четвертого раздела располагалось уже настоящее приложение. Биографическая справка, пара страниц об авторе. В отличие от Библии, у Ктавы имелся один конкретный автор — живший в глубокой древности мудрец, Сакор Дзидоша.