Аноним Эйта - Васка да Ковь (СИ)

— Поздоровались. — Поправил Васка. — Насколько я знаю, в этом нет ничего предосудительного.

— Блудливые отродья Ха! — Плюнула хозяйка.

— …что? — Тихо спросил Васка, выпрямляясь, будто палку проглотил.

Хватило. Ума.

Ковь привыкла, что ее так называли, да что там, называли и похуже. Она, в общем-то, и не спорила особо. Чего спорить, если загубила свою репутацию давным-давно и так и не поняла, о чем тут жалеть? В Академии нравы вольные, может, есть в таких возгласах доля правды. Может, сама виновата: когда ходишь в мужских штанах, с мужской прической, что еще думать? Когда все твои подружки в деревне замуж вышли, а кто не вышел, тех уже года три как старыми девами в глаза величают? Вичка последняя была, да и то потому, что жениха из армии ждала… и дождалась свое одноногое счастье, и все как у людей…

А Кови от таких слов обидно всегда было чуть ли не до слез. Но еще расплакаться тут не хватало, обломится мымра сушеная на ее слезы смотреть.

А ведь Ковь понимала, к чему идет, но до последнего надеялась, что хозяйка не решится сказать прямо. Надеялась, что сможет потом Васку успокоить, и они останутся здесь жить, главное же с хозяйкой не пересекаться и все. А так тут хорошо.

Повариха хорошая, и вон, Фылек весь сгорбился, сопит, землю сапогом ковыряет, глаз поднять не может со стыда. И зря она о служанках плохо думала, всем же надо что-то есть и где-то работать… А в комнатах чистенько, славненько: не хозяйка же старалась. Такая переломится что-то сама делать, когда прислуга есть, не по чину ей.

Но Васка такого молча сносить не умел. Просыпался в нем сэр Васкилерох, который не в канаве родился — терпеть оскорбления всякой черни. Вторил согласно служитель Ха — Ха бог не лучше и не хуже других, не стоит оскорблять чужих богов.

— Что слышал! — Не унималась хозяйка, — Думаете, прикрылись разными комнатами, так никто не догадается? Скажи еще — она тебе сестра, ага!

— Я — сэр Васкилерох Диерлих. Какое право у тебя, кос-с-сть купеческая, меня оскорблять?

— Да хоть трижды сэр: много вас таких, с купленными именами по дороге ходит.

Васка положил ладонь на рукоять меча. Тут Ковь поняла: надо срочно хоть как-то человека успокоить. Она видела, как дрожат от бешенства его пальцы, видела, как он побледнел — хотя, казалось бы, куда ему бледнеть?

— Васка! Лови меня! — Рявкнула она, и, не дав ему задуматься, перескочила через подоконник.

Даже если не поймает — второй этаж, что с ней случится?

Поймал.

Со стороны других окон послышались одобрительные хлопки и свист.

— Васка, слушай, не унижайся. Не тебе на потеху толпе с этой швалью ругаться. — Тихонько шепнула Ковь, пока он не успел выпустить ее из объятий.

— Мы уходим. — Васка просто констатировал факт.

— Да. Но денег мы ей не оставим. Я заплатила задаток. Сходи пока, забери вещи. Второй этаж, третья и четвертая комнаты.

Васка резко кивнул Кови, отстранился, хлопнул по дороге к дому Фылька по плечу. Тот вздрогнул, посмотрел на каменное, неестественно-спокойное лицо Васки и без вопросов метнулся в конюшню.

Ковь уперла руки в бока.

— Мы уходим. Деньги верни.

— Смотрите-ка, кто объявился. Не стыдно обжиматься-то у всех на глазах?

— Не твое дело. Ты все равно своего добилась: больше мы тут обжиматься не будем и другим отсоветуем. Деньги возвращай, раз уж мы съезжаем.

Больше всего хотелось зажечь в руках огнешар и погонять эту гадину по двору с полчасика, но лучше было не рисковать, не в храмовом городе, да и покушение на жизнь и здоровье могли выдвинуть: мало ли, какие у нее родственнички в местной страже?

Вот дура, сама же сглазила. Хотела добрую ссору? Получила…

— Что? Какие еще деньги? Ты у меня ела? Ела. Жила полдня? Жила. Еще чего!

— Верни.

— С шалавы — по десятикратному тарифу. Еще накувыркаешь под ры-ы-ыцарем своим. Ничего я тебе не должна, девка. — и ведь верила в свою правоту.

Может, думает, что урок ей преподала?

Ковь почувствовала, как побежали по волосам искры. Она скрестила руки на груди, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Нельзя колдовать. Так же, как нельзя сорваться и вцепиться гадине в длинные бесцветные патлы. Очень хочется, но нельзя.

— Я сейчас пойду за стражей. Разберемся, кто из нас шалава, а кто честная магичка с лицензией? Хотя… чего мне стража? Вижу, у вас тут кикимора домовая есть, слабенькая правда… Эй, выйди, покажись хозяйке, когда сродственница просит?

Показать — не напасть, тут не подкопается даже самый заинтересованный сыскарь.

На пороге, будто из воздуха, соткалась маленькая старушка, покачала укоризненно головой.

— Удружила. Она ж теперь храмовников наташшит, вонять тут будут палками своими, а я ж тута ешшо когда здесь был масляный магазин жила! У, молодежжь. Головой не думает. Не была б ты нашша магичка — ух, крепко бы осерчала!

Хозяйка завизжала. Громко, надрывно, схватилась за сердце, покраснела вся и грохнулась в обморок.

Выведший коней Фылек на это посмотрел и опрометью бросился в дом, притащил бадью воды и вылил на хозяйку. Ковь мысленно понадеялась, что вода была ледяной, и что хозяйка хорошенько простудится. Хотя надежды мало: ранняя осень, тепло еще…

Зрителей становилось все больше. Появление кикиморы встретила визгом не одна хозяйка, из окон высовывались любопытные личики служанок, так что была у хозяйки и подпевка. А вышедшая, будто бы воды набрать, Люта картинно осенила себя знаком солнца… Зря Ковь это затеяла: сейчас кто-нибудь из истовых солнцепоклонников в храм метнется и доказывай, что не применяла злокозненные чары.

Хозяйка встала, пошатываясь.

— Откуда у меня это… это…

— Ну так с вами ни один нормальный домовой не сладит. Коль хозяйка — кикимора, так и дома кикимора. Деньги!

— Эй! — Возразила со своего места кикимора, — ты нашу сестру-та не оскорбляй! Я здесся еще до масляного магазина все помню. Мой дом, я хозяйка — а она так… Завелась. — и противно захихикав, истаяла.

— Я магичка. — Просто сказала Ковь. — Мой спутник — высокородный рыцарь. Давайте мы не будем ссориться и просто расстанемся по-хорошему? Деньги!

— Да подавись ты своими грязными деньгами! Ты и твой хахаль! — Взвизгнула хозяйка, метнув в Ковь серебрушкой.

— Угу. — Ковь поймала ее на лету, протерла полой рубахи, положила в мешочек на поясе. — Скажи спасибо, что я не заявлю на тебя в стражу за оскорбления, и Васку упрошу не заявлять.

Васка, легок на помине, с помощью Фылека уже приторочил к седлу мула сумки и буквально взлетел на коня, так что Ковь тоже решила больше не рассусоливать и в свою очередь вскарабкалась на мула. Фылек подал руку, помогая.

Не ошиблась она в мальчишке: он незаметно сунул ей большое красное яблоко (насколько вообще можно незаметно впихнуть в руку большое красное яблоко, но он правда старался), извинялся, наверное.