Аноним Эйта - Васка да Ковь (СИ)

Не кто-то.

Уж себе-то врать какой толк? Хватит уже. «Почему-то», «как-то так получается», ага. Вроде не маленькая уже, должна знать, что значит, когда от мужика то в жар, то в холод кидает и хочется под руку подластиться, как кошке драной, и страшно — ну как оттолкнет? Либо больна, либо влюбилась — а Ковь не больна. Хотя лучше бы заболела. Не хочется в этом признаваться, ни себе, ни кому-либо вообще — но что уж тут поделаешь?

Ковь украдкой посмотрела на неуловимо изменившееся Ложкино лицо: он наконец-то и вправду увлекся игрой, и сразу куда-то подевались тени из-под глаз, перестали сжиматься упрямо тонкие губы… Что уж греха таить: она рада, что ее проблемы решил Ложка, что он вообще сидит напротив и играет с ней в игру для малолеток — как с равной. И что хмуриться перестал — рада. Невеликое, вроде бы, достижение, а душу греет больше, чем закрытое окно…

Кирочке было спокойно.

Не зря она к Кови пошла. Теперь грелась в чужих положительных эмоциях, отогревалась. Смотрела одним глазком сквозь дремоту, как увлеченно играют взрослые и тихонечко радовалась тому, что никто не ссорится, не ругается и не вспоминает лиха. А благодаря чему? Благодаря ее, Кирочкиному, вмешательству.

Вот и Эха замолчала наконец, заснула, посапывает сладко. Такая же тварь, как и сама Кирочка, ну, наполовину — а нос воротит, как же! Орет и орет, хотя что Кира ей сделает, вот что? Хотя мелкая еще, рано ей хоть что-то понимать. Много она сама понимала, когда ее река разбудила? Эха иллюзию упыриную разрушила чистой силой на инстинктах — и молодец, за то Кирочка этому незатыкаемому фонтану рева, слез, соплей и слюней даже благодарна.

Одна бы Ковь не справилась. Сострадательная слишком. Сострадательными легко управлять. Не только упырям, но и вообще. Вон, Эхой обзавелась. Кирочке помогла. А все из-за сострадания своего.

Кирочке было хорошо у Кови на коленках. Ковь вообще — теплая.

И тут вернулись Васка с Фылеком — не одни.

Взрослые отложили игру, разбудили Кирочку и пошли встречать. Ту, еще одну. Которая с Ваской приехала.

Ложка ее через окно увидел и подскочил. А Ковь — за Ложкой, как на ниточке. Только задержалась чуть, Эху взять.

А Кирочка за ними, любопытно же!

И вот, смотрит. Красивая. Рыжая такая, не как морковка — золотистая, что ли. Глаза большие, янтарные, чуть раскосые, губы пухлые, краснющие, носик чуть вздернут… Груди платье почти не скрывает, задницу тоже облегает плотненько, сапожки на точеных ножках — как перчатки. Ох, утони в их реке такая вот куксья морда, не было бы у сестер ни шанса. Хотя как посмотреть еще: сестер-то больше.

Даже Фылек вон как глаз таращит… а, нет, и слава Ха — это он дамское седло в первый раз видит. С ее то платьишком нормально не сядешь, только боком… Вот Фыль деревенщина-деревенщиной, хоть и городской! Неужто и правда не видел, раз так пялится? Вот Кира видела. У Милы было дамское седло, последняя столичная мода, Гарпия выписала, а Мила все нос воротила — Кира помнит.

И так сжало сердце в тоске по сестре да по брату…

Но она все правильно решила. Не даст она им подумать, что в реке лучше. Не даст и все. Пусть предательницей считают, но в реке их больше никто не ждет. И сестрицам, и батюшке Кира строго-настрого наказала, чтобы не принимали.

Васка с коня слез… почему-то не с Шалого, на Шалом ехал Фыль. Наверное, попросил покататься, Фыль рассказывал, Васка и подарить обещал… Только Фыль о таком никогда не попросит. Потому что и без Васкиных слов понимает, как ему повезло с Ваской.

Вслух не скажет ни за что и никогда, мальчишка упрямый, но — понимает.

И Васка мог бы и помолчать, Фыль и так знал. Ему не обязательно было слышать, но больно. Кирочка утешала потом немножко.

— Шлюха. — Тихонечко обронила Ковь рядом с Кирой, поправив резким жестом перевязь с Эхой.

— Почему? — Не преминула спросить та.

— Вон, видишь? На руке, под рукавом, браслетик. — Фыркнула Ковь. — Шлюший знак.

Это ж как надо было напрячься, чтобы браслетик тот увидеть! Кирочка вот так и не рассмотрела. Правду говорят, у ревнивой бабы глаз орлиный, а Ковь и раньше на зрение не жаловалась.

А запах ревности Кирочка за милю чует. Еще бы, ревность половину русалочьего племени сгубила и до реки довела, так что его многие русалки знают. А Кирочка еще и тренировалась, все пыталась в Гарпии или Моли тот застарелый отголосок вынюхать, который ее мать до смерти довел. Не вынюхала, потому что и не было ничего…

Но Ковь-то не Гарпия. Та как скала была, непоколебима. Мила орет — она спокойна, Елль здоровается, она «сыночек!»… Ковь вон вообще себя не контролирует — волосы очень уж характерно потрескивают. А все почему? Потому что рыжуха со своей кобылы изящно так слезла, сапожки в осенней грязи умудрившись не запачкать, и Ложке на шею — вись!

И Кирочка на всякий случай подальше от Кови отодвинулась. К Фылеку. А то знает она, чем это потрескивание заканчивается, особенно когда лужи кругом. Эхе-то что? Эха — бревно!

— Что случилось? — Ему на ухо шепнула.

«Она нас на обратном пути встретила», — Фыль поправил повязку, как будто она ему на голову давила, — «Тоже к замку ехала. Решила, что я… Что я Диерлих, я попросил Шалого ненадолго… долго говорила о сострадательности Ложки к убогим», — отвернулся, чтобы на Кирочку не смотреть, — «Решила, что он меня на попечение взял, потому что я тоже немой. А еще решила, что Васка — слуга мой, я возразить хотел, но Васка не дал».

— О-го. — Выдохнула Кирочка, — Че, за меч уже хватался?

«Думал, рукоять расплющит», — вздохнул Фыль, — «Но не как обычно. Не потому, что его со слугой спутали. Там кто угодно бы спутал. Просто она о Ложке говорила как о… как обо мне. А обо мне, как о… я не знаю, как объяснить. Я никогда еще так не чувствовал, что мне не хватает глаза и голоса, понимаешь? Что я неполноценен, что я жалок… Даже когда камни кидал. Васка перебил, стал про зерно говорить, но…».

— Говорила я, дурная была идея с камнями. — Кирочка шмыгнула носом и обняла Фыля. — Не беспокойся из-за всяких там заносчивых теток. Вовсе ты не жалкий, я тебя обожаю, потому что ты сильный, вот. И я всегда могу за тебя спрятаться.

«Но сначала я спрятался за тебя».

— Это был коварный план, — улыбнулась Кирочка, — Всегда хотела необычного старшего брата, младшенький-то есть! Познакомлю когда-нибудь, обязательно-обязательно!

Фыль чуть оттаял. А Кирочке захотелось выцарапать рыжей глаза. Она за каких-то полчаса чуть не испоганила ей несколько недель упорной работы!

— Гарра Всеблагая, это что, ты нежить обнимаешь?!

Рыжая расцепила свои руки и сползла с Ложки. Да лучше бы так и висела! А то тут же выцепила взглядом Киру с Фылем и начала, как будто она тут опекунша. Если учесть, что никаких попыток обнять ее в ответ Ложка не предпринимал, так и стоял с каменным лицом и неприкаянно висящими вдоль тела руками, она еще долго продержалась, а опекуншей Ложкиному воспитаннику ей стать не грозило вообще никогда и ни за что. И Кирочке очень хотелось это озвучить.