Аноним Эйта - Васка да Ковь (СИ)

Нет, подворовывали-то все трое. Даже преданный Выхай. Это не было секретом для Васки, а старосты знали, что для Васки это не секрет. Нечто вроде общественного договора: работали они на совесть, за односельчанами следили, беспорядков не допускали, приказы исполняли, налоги платили в срок и за место свое насиженное тряслись, так что сильно не наглели.

Но Герек почему-то решил, что Васка совсем дурак и не в состоянии сверить цифры на двух отчетах. Ну да Васке и не пришлось: отчеты только легли ему на стол, а через час уже прибежал тот самый правнук от Выхая и ткнул в нужные места, чтобы владетель, не дай Отец-Солнце, не пропустил ненароком аль с устатку.

Казалось бы, все просто: Герека с места старосты убрать, прыткого внучонка… как там его? Миткен? Поставить. Да вот не сходилось что-то, никак не сходилось… Не был Герек дураком. И не имел привычки жадничать. Видел Васка его дом: по сравнению с хоромами Выхая так, халупа… Хотя, когда у тебя пятеро не самых красивых дочерей на выданье, понятно, куда утекают деньги. Но, все же…

Да и больно вовремя Выхай за Миткена словечко замолвил, как будто был уверен, что тому и мельница, и Осокинка достанутся, и со всем-то он с женкой справится.

Пахло подставой. Раньше Васка бы и не задумался о том, что крестьяне на такое способны, и уж точно не подумал бы, кому по справедливости мельница должна достаться, назначил бы Миткена, раз уж Выхай за него просит. Но побродив по дорогам, вдоволь наспавшись в самых разных избах и наслушавшийся разных историй про самых разных старост, не почуять знакомого тошнотворного душка не смог.

Кто сказал, что терки за владение мельницей в огромной крестьянской семье должны быть проще, чем интриги аристократов, желающих заполучить какой-нибудь серебряный рудник? Тут могли и отчет подделать, и подменить, и чего только не могли провернуть вдали от хозяйских глаз в расчете на то, что хозяину будет недосуг разбираться!

Поэтому Герека Васка пока отстранять не стал, хоть и имел с ним долгий, тяжелый разговор. Герек, конечно, все отрицал, на цифры в отчетах смотрел со священным ужасом, позвал жену, что бумаги для него переписывала, спрашивал, не она ли напутала. Женщина отнекивалась, но по ее испуганным глазам, по сжатым кулакам Герека Васка понял: быть ей битой. И стало на душе так гадостно… а что поделать? Ну, натравил он Герека на Миткена, может, это его от жениного проступка отвлечет, а Миткена оставил ответственным за дела с мельницей. Пусть следят друг за другом, авось и наследят чего путного.

Долгое было дело, выматывающее. Даже Фалка, ласковая вдовушка из Осокинки на прелести которой Васка возлагал определенные надежды, не сильно-то скрасила разбирательство, слишком уж оказалась навязчива. Так Васка дальше чая да блинов и не решился зайти, понял: такая скорее залетит, чем отпустит.

Фалка была не одна такая, целеустремленная. Стоило уехать Кови с мужем, окрестные бабы объявили охоту на молодого владетеля. Ладно бы старались только служанки и местные деревенские дурочки (глядя на них Васка почему-то вспоминал едкое выказывание Кови: «В каждой деревне есть девушка, влюбленная во владетеля. Иногда — заочно.»), так и родовитые девчонки старше тринадцати из соседних и не очень-то соседних замков подозрительно часто (все чаще и чаще!) попадали в грозу, теряли колеса и бесили лошадей около его замка. Даже обшарпанность Васкиных развалин их не отпугивала: соседи, к великому его сожалению, жили еще беднее.

А уж когда пришла весна… воистину «тронулись льды».

Васка уже боялся, что однажды ему просто не хватит служанок, чтобы сидели всю ночь с молодыми госпожами в комнатах, оберегая их честь. Как-то раз у него в замке встретилось целых три девушки: у одной понесла лошадь, другую на полпути настигла мигрень, а третья на вопрос, как же ее так угораздило, ответить не удосужилась, так, мило похлопала ресничками, покраснела щечками и томно вздохнула. Как хочешь, так и понимай.

Васка мягко посочувствовал ее внезапной лихорадке и не без злорадства предложил провести досуг с двумя другими гостьями.

Кирочка иногда была поразительно метка в суждениях.

Но кое-что Васка не отказался бы выяснить лично. Ну, вот, например, что она подразумевала под фразой «Фыля не бери он дозреет и сбежит не лишай приключаний, вдрук он с них разнеемеет?» было, примерно, понятно (если он, конечно, правильно расшифровал ее каракули). Но с чего она это взяла…

Когда Васка навещал Фыля в его кавалерийском училище (очень даже недурном, имени самого Фехелеша Второго!) жалоб не было. Впрочем, если Кира права, то Васка узнает причины через каких-то три недели.

Интересно, как там Ковь? Наверное, очень занята учебой, потому и не пишет.

Васка пришпорил Шалого.

Он уже три месяца не был в столице и соскучился зверски: все-таки одиночество в замке действует одуряюще. Иногда Васка даже понимал Ложку, который закуклился в этом одиночестве, ничего не желая делать.

Это был такой уютный и простой выход.

Все лучше, чем разбирать, чем там Герек Выхаю насолил и как именно старый лис провернул подставу…

Лучше бы он остался в замке. Раздумывал бы, чем там Герек перед Выхаем провинился, от девок отмахивался и горя не знал.

А в столичном доме творилось что-то крайне непонятное.

Взять хотя бы удивительный, потрясающий факт: в доме двое взрослых людей и одна адекватная русалка, они давно друг с другом знакомы, взрослые люди даже состоят в браке… и никто ни с кем не разговаривает! Кроме, конечно, Эхи, которая выучила слово «паня» и в младенческом восторге делится ими со всеми подряд.

Три недели.

С тех пор, как лед тронулся, видимо.

А узнал об этом потрясающем факте Васка из первых рук.

Пришел он в дом, снял сапоги — а его никто не встречает. Он, недолго думая:

— Кит, встречай, брат приехал! — Пытаясь перекричать радостные визги Эхи, доносившиеся со второго этажа.

В глубине дома что-то громко грохнулось и разбилось. А потом воцарилась тишина, даже Эха замолчала.

Васка уже слышал подобную тишину. На кладбище. Когда отца Выхая хоронили, Выхай из вежливости владетеля позвал, а тот взял и пришел.

Потом-то привыкли, но тогда застыли с открытыми ртами, никто не ожидал, что сэр Васкилерох посетит деревенское кладбище. Что хоть один Диерлих вообще на кладбищенскую землю ступит: у владетелей был собственный склеп, который возвышался криво прилепленным к заднему крылу замка черным горбом.

И вот минуты две стояла эта огромная, онемевшая от изумления толпа. И только вороны каркали себе насмешливо, взрезая тишину хлопаньем крыльев: им что владетель, что отец старосты — и тех, и тех однажды клевать будут.

Вот и тут тишина — и звуки города на грани слышимости: где-то стучит колесами по мостовой повозка, ржет лошадь, ругается с кем-то извозчик…