Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере

— Сиди, сиди! — замахал левой рукой хозяин кабинета. — Это еще не все. Вот тебе два новых мандата. Один твой — теперь ты имеешь право производить не только проверку, но и следствие, а кроме того можешь наказывать виновных вплоть до расстрела. Родина тебе полностью доверяет. А второй мандат — твоему помощнику Дмитрию Ивановичу Ваплахову, который теперь может делать то же самое, но только под твоим руководством. Ну как, доволен?

У Добрынина не было слов, чтобы описать свое счастье. Но по широченной улыбке, занявшей почти все лицо народного контролера, понял товарищ Калинин, что тот безмерно счастлив и благодарен и теперь будет еще больше предан Родине, чем когда-либо раньше.

— И знаешь, что еще, — Калинин стал вдруг серьезным. — Есть у меня к тебе просьба, или даже приказ… Тут сейчас врагов много, в Москве. Я вот только хотел сегодня утром сходить в тот магазин, что ты говорил, ну где печенье «На посту» продается. Думал, прогуляюсь, куплю пару пачек и назад в Кремль. А тут мне сводку новостей приносят, и среди них — злодейское убийство орденоносца Подбельского и где — прямо на Красной площади. Чекисты с ног сбились — так и не нашли, откуда стреляли. Матерый враг стрелял. Пуля прошла навылет, пробив орден Ленина прямо в месте головы вождя! Я думаю, тебе надо назад лететь! Мы не можем рисковать такими людьми, подставлять их под пули врагов!..

Говоря это, Калинин разнервничался. Видно, действительно сильно переживал за Добрынина. Даже забыл о согнутом локте, стал жестикулировать, и по его правой руке сбежала вниз капелька алой крови. Он заметил ее, растер по коже ладонью левой руки, а потом просто опустил закатанные рукава зеленой суконной рубашки. Теперь хоть ручьем польется, а никто этого не увидит!

— Хорошо, — закивал народный контролер. — Я сегодня же…

— Да зачем сегодня? Уже вечер! Утром машина за тобой придет, а эту ночь хоть отоспись, отдохни хорошенько. Там Мария Игнатьевна тебя, небось, пригреет!

— и товарищ Калинин подмигнул. — Да, чуть не забыл. У твоих в Крошкино все в порядке. Только собака сдохла. Но я распорядился, чтобы твоей жене другую доставили, породистую, отсюда, из кремлевского собаководческого хозяйства.

«Митька умер», — скорбно подумал Добрынин, и настроение его, так высоко поднятое наградами и сердечным обращением Калинина, рухнуло вниз и разбилось вдребезги. Сразу и взгляд его потускнел, и руки задрожали.

— Ну-ну, — успокаивал народного контролера товарищ Калинин. — Не надо. Ты же русский человек! Перестань!

Павел утер с глаз набрякшие там слезы, не дав им скатиться. Кивнул Калинину в знак того, что он уже успокаивается. Поднялся из-за приставного столика.

— Знаешь что, Саныч, — бодрым голосом обратился товарищ Калинин. — Я ведь тебя послушался. Насчет переименования моей фамилии. Дал согласие, так что с послезавтра называй меня — товарищ Тверин!

Хоть и было трудно, но Добрынин все-таки выдавил из себя приветливую улыбку.

И вдруг до его ушей из коридора явно донеслось цоканье копыт. Звук этот был так неожиданен, что мигом повернул голову Добрынин сначала на дверь, ведущую в коридор, потом на товарища Калинина.

— А-а! — махнул рукой хозяин кабинета. — Не обращай внимания! Это маршал Луганский на перекур выехал. На любимом коне. Что поделать, он это право честно заслужил. Ну добро, до встречи!

Добрынин пожал правую руку Калинина и тут же почувствовал, как ему на запястье что-то капнуло. Бросил взгляд — кровь!

— Вы о себе заботьтесь! — сказал он на прощанье товарищу Калинину. — Я теперь знаю, как вам приходится… мне Волчанов рассказал…

— Да-а-а… — протянул с тяжелым вздохом хозяин кабинета. — Ну давай! Удачи!

Выйдя в коридор, народный контролер увидел круп лошади, медленно «въехавший» в какой-то кабинет. В коридоре витал знакомый с детства запах. Вокруг никого не было, но как выйти из этого здания, Добрынин уже знал. И пошел он по коридору к лестнице. По дороге чуть не вступил в лошадиную лепешку. Остановился на мгновение, откинул ее сапогом под стенку. Пошел дальше.

Запах лошади, заполнивший кремлевский коридор, вернул ощущение детства, и тут же из более недавнего прошлого долетел лай Митьки, любимого пса. И стало на душе тоскливо и пусто, но знал народный контролер, что все эти чувства временные и что поддаваться им нельзя. Надо было их перебороть и заставить себя чувствовать что-то хорошее, и думать только о чем-то хорошем, о будущем, об отечественной науке, о хороших людях, заполнивших родную страну, о людях, из которых, по словам поэта, можно делать самые крепкие в мире гвозди.

Морской воздух взбудоражил Марка, как только он вышел на балкон. Благодать! Черное море прямо под ногами — только спустись с третьего этажа, и сколько там минут по дорожке вниз — пять или семь…

Вот наконец и первый за три года отпуск. И где?! Во всесоюзной здравнице!

Внизу, под балконом, стояло несколько отдыхающих. Все одеты в белое. И кожа у них белая — такие же вновь прибывшие, как и он.

А пальмы?! А кипарисы?!

Вот если б можно было остаться здесь навсегда. Пусть хоть массовикомзатейником, хоть кем! И не обязательно в доме отдыха «Украина». Можно и в какомнибудь захудалом санатории…

Вернувшись в небольшой уютный номер, Марк разобрал свой чемодан, развесил одежду на плечиках в шкафу. Налил воды в поилку клетки. Потом положил Кузьме печенье и несколько уже давненько завалявшихся в чемодане арахисовых орехов.

— Доброе утро, дорогие отдыхающие! — напугав Марка, сказало висевшее на стенке радио. — Говорит радиоузел дома отдыха «Украина». Через пятнадцать минут мы приглашаем всех вновь прибывших на вводную лекцию по курортному оздоровлению, которую прочитает для вас товарищ Семашко. Лекция состоится в актовом зале главного корпуса. Здесь же вы сможете ознакомиться с культурной программой вашего отдыха!

С поспешностью опаздывающего человека Марк просмотрел только что развешенные на плечиках рубашки, выбрал, конечно, белую. Подобрал галстук и снял с плечиков летний костюм светло-бежевого цвета, купленный за день до отъезда. Оделся, причесался. Обратил внимание, что коричневые сандалии не очень-то подходят к костюму, но выбора не было.

— Ну, Кузьма, отдыхай! Я скоро вернусь!

Дверь защелкнулась, и попугай остался один.

Актовый зал был довольно большой, но, к удивлению Марка, уже заполненный отдыхающими. Заметив свободное место в четвертом ряду, артист ринулся туда и опередил, видимо, туда же шествовавшего толстяка в серой бо-бочке и широких парусиновых штанах.

На стене была подготовлена трибуна для лектора. Бабушка в белом халате поднесла и поставила там графин с водой и стакан.