Валентин Леженда - Повесть былинных лет

— Ну я же сказал, что ента штука не для наших дорог! — довольно осклабился князюшка, лукаво подмигивая чумазому Николашке.

Дорога была просто отличная.

Колупаев ни разу еще в своей жизни не видел таких ровных аккуратных дорог. Он даже специально остановил телегу и, спрыгнув на землю, присел, дабы осмотреть чудный тракт поподробней.

На ощупь дорога была слегка шероховатой и твердой, будто спекшийся при высокой температуре шлак в кузнице. Степан принюхался: пахло от дороги смолой и еще чем-то греческим. Кузнецу сей запах был определенно знаком. Но вот где он его раньше встречал?

— Че там? — опасливо спросил Илья Муромец, решивший на всякий случай телеги не покидать.

Считал, видно, что так безопасней будет. Оно, может быть, и верно, Кулички Чертовы то еще место.

— Да вроде как чем-то твердым и горячим ее прижало, — отозвался Колупаев. — Чем-то навроде раскаленного железного валика, только огромного такого.

— Какого такого? — переспросил Муромец. Степан показал.

— А ежели такой нам на дороге встретится? — с искренним ужасом спросил Илья.

— Тады все! — улыбнулся кузнец. — Две славные расейские котлеты!

— Может, назад повернем?

— Э нет, братец, — покачал головой Колупаев, — ты как хошь, а я дальше поеду. Вон даже Буцефал не боится, а ты… Стыдобище.

Но о такой вещи, как «стыд», Муромец имел весьма смутное представление.

Степан снова взгромоздился на козлы телеги, и богатыри покатили дальше.

Вскоре стемнело, и кузнец предложил разжечь костер, дабы переночевать. Илья на это согласился, но слазить с телеги наотрез отказался. Так и сидел на медвежьей шкуре, недружелюбно зыркая по сторонам.

Углубляться в незнакомый лес для ночлега Колупаев не рискнул и разжег костер рядом со странной дорогой. Благо черные ветки местных деревьев горели просто восхитительно, иногда посылая в темнеющее небо разноцветные снопы искр.

— Странно, — сказал Муромец, уныло глядя на пляшущие язычки разноцветного пламени.

— Что странно, друг? — — удивился Степан, грызя черствую ржаную лепешку.

— Дык… комаров нетути.

— Ну и что с того? Хорошо ведь, радоваться надо! — Илья на это ничего не ответил, и кузнец подумал, что он с таким спутником еще натерпится бед.

— Жаль, что мы печь с собой не захватили, — посетовал Муромец и, поудобней устроившись в телеге, вроде как прикорнул.

Колупаеву не спалось.

Какое-то время он просто смотрел на огонь, пока не обратил внимание на явно занервничавшего Буцефала.

Степан прислушался: в темноте вокруг костра кто-то осторожно бродил. Не зверь, а человек или, может, нечисть какая невиданная. Во всяком случае, на хищников Буцефал реагировал более буйно.

Кузнец оглянулся, до боли в глазах всматриваясь в окружающую костер тьму, она в этих местах была дивная, просто деготь какой-то. Казалось, протяни руку за круг света — и выпачкаешь пальцы о черную, тягучую, липкую массу.

Колупаев снова присмотрелся и заметил некое движение.

Темнота вдруг расступилась, и в круге света от костра возник невысокий смуглолицый мужик.

Ярко-красная рубаха, меховой жилет, фуражка с щегольским околышем, ядовито-синие штанцы. Никак цыган.

Цыган спокойно присел у костра и, достав из кармана кисет, меланхолично закурил. Буцефала, казалось, сейчас хватит кондратий. Лошадь вся прямо дрожала, остановившимся взглядом таращась на незнакомца. Наверное, так лесная пичуга глядит на змею, собирающуюся ее с минуты на минуту слопать.

Муромец, к счастью, пока не проснулся. Телега тихонько поскрипывала под храпящим, аки простуженный медведь, богатырем.

— Почто лошадку мою пужаешь, мил человек? — спокойно спросил Степан, испытывая искреннее любопытство.

— Хорошая лошадь, — кивнул цыган.

Голос у него был низкий и хриплый, такой возьмет гитару… девки, держите юбки.

— Зачем к костру вышел, погреться аль по делу? — продолжил свои расспросы кузнец.

— По делу. — Цыган повернул свое смуглое лицо в сторону Колупаева и хищно усмехнулся. — Вернул бы ты обувку, кузнец, подобру-поздорову.

— Чего?

— Сапоги, говорю, мои верни, тогда и разойдемся с миром.

Степан на несколько секунд остолбенел. Вот оно что! Так енто ж выходит тот самый мертвый цыган, с которого он сапоги давеча снял? Чудеса, да и только!

— Да как же ты… — едва смог выдавить из себя Колупаев.

— Да вот так, — ответил цыган. — Пырнули меня свои же в пьяной драке, и того. А ты мимо шел, сапоги с мертвеца снял, нехорошо.

— Так новые ведь сапоги! — возразил Степан. — Лакированные, грех такому добру пропадать. Не я, так кто другой снял бы. Тебе-то они уже ни к чему.

Цыган грустно вздохнул:

— Не пущают меня, кузнец, без обувки в Навье Царство. Обратно вот отправили, за сапогами…

Только сейчас Колупаев заметил, что цыган сидит у костра босой.

— А че, особенные какие сапожки? — осторожно поинтересовался Степан.

— А то ж, — подтвердил цыган. — Волшебные! Ну то, что к ним грязь не пристает, ты уже понял. Но это не единственное их дивное свойство. Еще сапоги эти за версту опасность чуют и, ежели чего, сами уносят своего хозяина прочь в безопасное место.

— Да ну?!!

— Навьим Царством клянусь!

— Так что же. они тебя в той драке-то не уберегли?!!

— А я поддатый был, — ответил цыган. — Сам напросился. Ну так как, кузнец, отдашь обувку-то?

— Не-а, не отдам! — твердо ответил Колупаев. — Мне и самому теперь интересно, как это они меня от опасности какой защитят.

— Ну, как знаешь. — Цыган спрятал кисет в карман мехового жилета. — Доведется тебе очень скоро чудо-сапожки на деле испробовать. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал…

Цыган с укоризной покачал кудрявой головой и… исчез.

Степан часто заморгал, затем протер глаза кулаками.

Неужель привиделось?

Навряд ли.

Перевел взгляд на сапоги, в свете огня обувка смотрелась довольно зловеще. Жуть, да и только.

— Эй, ты с кем это там сейчас разговаривал? — сквозь сон пробурчал Илья Муромец, неистово ворочаясь в скрипящей телеге.

— Да так, ни с кем, — отмахнулся от богатыря Колупаев. — Сам с собой…

— Дык это бывает… — промычал Муромец и снова захрапел пуще прежнего.

Заокеанский гость проспал беспробудно до самого утра.

Ночью Всеволод распорядился, чтобы дружинники занесли остатки взорвавшейся самодвижущейся повозки в княжий сарай, а место приключившейся с иностранцем оказии посыпали песком. Негоже лишний раз человеку о случившейся неприятности напоминать.

Проснувшись, гость умылся, позавтракал и под присмотром Николашки поднялся на второй этаж княжьего терема, где за дубовым столом сидел сам Всеволод, изображающий страшную государственную озабоченность.