Валентин Леженда - Античные хроники

Ударил знаменитый Орфей по струнам своей золотой кифары, и разнеслась над морем, причудливо окрашенным лучами утреннего солнца, его дивная песня. Волшебные слова завораживали, словно журчание золотого водопада в обители бессмертных богов.

Вот эти слова, сотканные гениальным певцом из самой вечности:

Рассказать историю тебе? Как не спал ночами человек, В одиночестве оставшийся навек, Человек, который жил в себе…

Чтоб не относились как к лжецу, Не высказывал он ничего. Он боялся только одного: Если маска прирастет к его лицу.

Сколько же терпел он долгих дней, Чтобы не шагнуть с обрыва вниз? Будь как все — то слабых лишь девиз, Одинокому стократ страшней…

И покуда выход есть иной, Он решил уйти, наперекор судьбе. Человек, живущий сам в себе, Подожди-ка, забери и нас с собой!

Непередаваемая словами грусть жила в этой песне, тронувшей душу даже самого черствого из гребцов.( Стихотворение Анны Гринченко, — Примеч. авт.)

Казалось, Орфей видел само будущее и грустил, зная, как несправедливо коротка человеческая жизнь.

Итак, поплыли аргонавты за золотым руном.

Далеко позади остался город Иолк, в котором, если на то будет воля всемогущих богов, править по возвращении домой Ясону. Конечно, при условии, что он добудет золотое руно.

Братья Ясона — Ферет, царь Фер, и Амфаон, владыка Мессении, — остались в Иолке, дабы следить за порядком, точнее, за старым прохвостом Пелием. Так что старикашка лишь слегка отсрочил падение с трона. (Причем в буквальном смысле слова!)

Ведь, не вернись Ясон из своего рискованного путешествия, знатные братцы наверняка повесят Пелия на ближайшей колонне, особо не раздумывая.

Пока что от убийства родного дяди их удерживало лишь честное слово, которое предусмотрительно взял с братьев благородный духом (по молодости лет) Ясон…

Первой вынужденной остановкой на пути аргонавтов стал цветущий остров Лемнос, где правила юная прекрасная царица Гипсипила.

Вообще уникальный был этот остров Лемнос, так как произошла там незадолго до прибытия аргонавтов колоссальная резня. Разъяренные лемниянки (не лесбиянки, а именно лемниянки, хотя некоторые считают, что первое слово более подходит к этим греческим мегерам) ни с того ни с сего перебили всех своих мужей якобы за измену, устроив на острове ночь длинных ножей.

Причина, то есть повод к резне, была весьма сомнительна.

Супружеская неверность!

Неужели все мужики на этом острове действительно изменяли своим женам? И если изменяли, то с кем? Друг с другом, что ли? Но Древняя Греция — это вам не Римская империя. Падение сексуальных нравов в Аттике, конечно, происходило, но не до такой же степени! Получается, что если мужья изменяли женам с чужими женами, то…

Хороши, однако, эти дамочки.

Бред!

Впоследствии историки выяснили, что на Лемносе существовала первая в Греции феминистская террористическая организация. Всю эту кошмарную резню и устроили активистки этой самой организации.

Зачем?

Это известно, пожалуй, одному Эроту.

Лишь один мужчина выжил после ночи длинных ножей на Лемносе, и звали этого счастливчика Фоантом. Фоант являлся отцом царицы Гипсипилы и выжил благодаря тому только, что был законченным и совершенно безнадежным импотентом.

Понятно, что приставшие к берегу Лемноса аргонавты не знали всех этих ужасных, компрометирующих жительниц острова подробностей.

А и знали бы, все равно сюда бы заглянули.

Ведь это была мечта каждого древнего грека — очутиться на заброшенном острове вместе с сотнями изголодавшихся по сексу женщин.

М-да… (размечтался, одноглазый! )

Пристали, значит, греки к острову и на берегу сидят, приглашения от хозяев ждут. Но фемины не спешат с приглашением, фемины совещаются.

Собрались лемниянки на городской площади и думают, что с внезапно свалившимися им на голову мужиками делать. Хотя что тут думать — делать надо, а не думать! Но у молодой Гипсипилы по этому поводу было свое мнение.

— Граждане! — звонко заявила девушка. — Давайте не пустим этих алконавтов в наш город.

— Аргонавтов, — поправил из толпы оговорившуюся дочь царь Фоант.

Гипсипила небезосновательно опасалась, что греки, узнав о страшном злодеянии местных женщин, решат отомстить за собратьев по полу, погибших, в общем-то, ни за что.

Но одна старая выдра по имени Поллуксо стала возражать молодой царице.

— Да сколько же можно без мужиков? — возмутилась эта самая Поллуксо. — Девочки, давайте пустим их в город.

— Да тебе-то они зачем? — ехидно спросил кто-то из толпы. — Ты теперь только и можешь что смотреть на них…

— А хотя бы и смотреть, — огрызнулась старая выдра. — Один мужик у нас Фоант, да и то показывать такого — только позориться. На грабли, видите ли, он в молодости упал.

— На вилы, — обиженно прокричал царь.

— Секундочку, папа, — встряла в разговор внезапно забеспокоившаяся Гипсипила, — а сколько тебе лет было, когда ты на вилы свои упал, не припомнишь?

— Отчего же не припомню, доча, — с готовностью ответил старик, — я все точно помню, восемь лет мне от роду тогда было.

— Фух, слава Зевсу, — с облегчением вздохнула Гипсипила, — а я уж, дура, подумала было, что ты не мой отец…

— Кто будет защищать нас? — продолжала безумно завывать Поллуксо. — Кто будет согревать холодными, темными ночами?

— Да, ночи здесь темные, — задумчиво прошептал Фоант, — и холодные…

Женщины Лемноса возбужденно загомонили.

— Молю вас, — горестно взывала старая идиотка, — пустите в наш город чужеземцев и пусть они останутся здесь жить насовсем.

— Ну тебе-то, сатирова карга, ничего не обломится, — издевательски рассмеялся царь. — Чего ты так разоряешься?

По правде говоря, Поллуксо и сама не знала, что это на нее вдруг нашло. Умопомрачение какое-то.

Промелькнула у Фоанта хитрая мысль, что все происходит не без ведома вездесущего Эрота. Но времена-то были древние, и олимпийские боги предпочитали не являться смертным лишний раз в телесном обличье. Может, и следил сейчас с Олимпа за событиями на Лемносе Эрот, кто его знает? (Я знаю! Но не скажу! — Авт.)

Фемины еще какое-то время посовещались и приняли почти единодушное решение (Фоант воздержался): аргонавтов в глубь Лемноса все-таки пустить.

Но аргонавты оказались не такими уж и кретинами, как их потом изображали в своих бессмертных произведениях всякие полоумные историки.

Узнав о том, что местные жители готовы принять отважных путешественников, Ясон надел свое самое лучшее, подаренное братьями пурпурное одеяние и спустился вместе с Тесеем на берег, ожидая увидеть там колесницу, которая должна была доставить вожака аргонавтов в главный (и единственный) город острова. Но вместо колесницы Ясон встретил стоящего у корабля посланца, коим оказался худой седобородый старец.