Наталья Лукьянова - ВИА «Орден Единорога»

…А у Майкла было только прозвище. Нет, можно, конечно, сказать, что Майкл — это имя. Но у взрослого человека имя должно быть вместе с отчеством — тогда оно — имя. А если только Майкл, то это скорее — прозвище.

Как бы то ни было, (имя? Прозвище?) а он тоже внес свой неизмеримый вклад в переполнение Битькиной жизни тем, чем у других интернатских в их сером существовании и не пахло. Майкл подарил Битьке рок-энд-ролл. Весь этот рокен-ролл.

Ну вот, если Битька начала вспоминать Майкла, значит дело действительно — швах. Потому что Майкла Битька в свое время поклялась не вспоминать до самой смерти.

Очень уж он обидел Битьку.

Умер.

Тьфу ты. Конечно, Битька на него не обижалась. Это она так придумала, что обиделась и потому больше о Майкле не вспоминает. Он ведь не виноват, что умер, Или обижалась? Потому что, все-таки, виноват?

Майкл был очередным приобретением директрисы, на подобие кудрявого, длинного как шпала еврея, руководителя духового оркестра (на красные пиджаки с белыми лацканами и медные тарелки для бренчания не мало было, наверное потрачено спонсорских) или хохла-баяниста с блестящей бронзовой лысиной, под чей аккомпанемент шестые классы, разбитые по голосам, выводили: «Спасибо вам, наставники». Директриса была неравнодушна отчего-то именно к музыке.

Да, еще около месяца просуществовали ансамбль домбристов и кружок художественной росписи разделочных досок. Кружок, кстати, в обычные рамки «прожектов»начальства совсем не вписывался. Во-первых, по принадлежности совсем к другому виду искусства, а, во-вторых, руководила им женщина: фигуристая, заносчивая веселушка. Она считала себя «просто гениальной»и работы своих подопечных «просто гениальными», но так как на этом основании требовала срочной прибавки из внебюджетных фондов, не сошлась с директрисой характерами и с шумом и треском праздничной петарды покинула негостеприимные интернатские стены.

Что касается хохла, еврея и домбриста — они спились. Просто мистика какая-то. Все женщины — учителя и воспитатели о них очень жалели.

А о Майкле не очень.

О Майкле даже и «контингент»не особенно жалел.

«Не наш»он был человек. Только Битькин и еще «приходящих»«домашних»«челов», «зазаборников».

Кстати, после смерти Майкла, Битька почти и не встречалась ни с кем из зазаборников. Ясное дело, у них там сейшены всякие, которые денег, кстати, стоят. Да и все это, так называемое «нефорское»барахло даже подороже, чем попсерские тряпки с рынка. О плейерах и дисках вообще лучше промолчать. Нет, конечно, на улице при встрече: «Хай!»— «Хай!». А что дальше? Они в институт через год, а она куда? На штукатура-маляра? И потом… все время охота, чтобы в гости пригласили, а там взгляд сам по полкам шарит: напоят чаем не напоят? Подарят что-нибудь — нет? Дадут кассету послушать или книжку почитать? И ничего с ним, со взглядом с этим не поделаешь, хоть на гвозди прибивай — он все равно — шасть, шасть… ну на фиг.

В начале это должен был быть кружок для интернатовских обучения игре на гитаре. Наверное, руководство себе представляло, как они нежными девичьими голосами тянуть будут «Изгиб гитары желтой»или там «Главное, ребята, сердцем не стареть». А потом, как всегда, то ли бюджет денег не выделил, то ли Майкл не так улыбнулся, короче — гитар не купили. Правда, и Майкла не выгнали. Оставили музыку вести и ОБЖ. А еще он набрал народа «с улицы», для «самоокупаемости». Большую часть этой «самоокупаемости»Майкл отдавал директору. Зато бесплатно жил в «каморе»при актовом зале, где и проводил занятия.

Стены каморы Майкл, его гости и друзья доверху оклеили «тетками»и «мэнами». С и так низкого скошенного потолка свисали «инсталяции»из обломков «духового оркестра». «Лежбище»застелено было реликтовым знаменем совета дружины, когда-то терроризировавшего интернат. Знамя бархатной грудью героически старалось прикрыть батареи бутылок, оставляемых «на черный день». Банки из-под пива наоборот гордо поблескивали из «красного уголка». Из них была изготовлена рама «иконостаса».

Обработанные народными очумельцами под вид произведения дизайнерского искусства банки отделяли от все тех же «теток»(где в одной коллекции мирно уживались Памела Андерсон из «Плейбоя»и Елена Соловей из «Крестьянки») и всякого «непродвинутого»«пипла», вроде Ван Дама или Слая ограниченную команду самых крутых чуваков: Иисуса Христа, Будду, Витю Цоя, Янку, Башлачева, Джими Хендрикса, Леннона и еще немногих избранных.

В непосредственной близости, но все же за границей, отделяющих личностей, причисленных к лику святых, располагались БГ, дядя Юра Юлианович, Чайф, Чиж и К, Калинов мост, Король, Шут и всякие прочие ныне живые добрые люди. Курт Кобейн, как ни странно, в превелигированную группу «святых»не вписался, и зависал в нирване среди прочего рокенрольного пипла.

После Майкловой смерти Битька отчекрыжила Майклову фотографию с доски «Спасибо вам, учителя»и вклеила ее в иконостас.

Правда, все равно через неделю в каморе все ободрали и заделали обоями в пошлый цветочек. А могли бы — и сожгли. Потому что загнулся Майкл от гепатита С.

…Библиотека закрылась тихо и незаметно. Закрылась бы тихо и незаметно, если бы не Битька.

В один ( пусть будет «какой-то», не называть же его прекрасным?) момент Светлана Юрьевна вышла замуж. Откуда ни возьмись появился невысокий худенький юноша с независимой походкой и иронично поджатыми губами. Он появился в библиотеке только один раз и то затем, чтобы взять Светлану Юрьевну за руку и увести ее с собой навсегда. Без объяснений и даже без заявления на имя директора. Многие интернатовские женщины склонялись к мысли, что он антиобщественный тип и маньяк. Битька же будучи в свои тогдашние двенадцать лет во всех остальных вопросах сложившимся скептиком, всерьез допускала, что это был самый настоящий принц. Поэтому, не смотря на боль утраты, Битька на библиотекаршу не обиделась. Настоящий принц — понимать надо.

Никого на место Светланы Юрьевны не приняли, хотя Битька даже подумывала: не пойти ли к директору с предложением своей кандидатуры на эту роль. Работать она согласна была бесплатно. Однако в этом случае ей как раз хватило трезвомыслия понимать, что директрисины мозги такой новаторской идеи не переварят и не усвоят. Это ж материальные ценности. Подотчетное имущество.

Зато потом подотчетные ценности совершенно спокойно были вытащены во двор и сложены в кучу у котельной. О том, что случилось дальше писали не только местные, но даже и областные газеты. А если бы не газеты, то Битькина жизнь закончилась бы еще года на два на три раньше в психушке.

Битька облилась бензином и, написав на куске оберточной бумаги плакат: «Книги жечь нельзя!», со спичками в руках засела на верхушке книжной горы. (Предварительно позвонив сразу во все периодические издания города).