Terry Pratchett - Санта-Хрякус (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)

– А что, если… – начал было Чудакулли, но опоздал.

– Ну разумеется, – ответил декан. – Сначала мы ужинали, а потом…

– Знаешь, я всегда терпеть не мог людей, в чьих гостиных стояли дорогущие страшдественские деревья. Готов поспорить, у тебя был и шикарный щелкунчик с большим винтом, – продолжал главный философ. – А кое-кто прекрасненько обходился молотком для колки угля, принесенным из уборной. И обедал кое-кто в середине дня, а не устраивал манерный ужин вечером.

– Я, что ли, виноват, что у моих родителей были деньги? – огрызнулся декан, и эти его слова разрядили бы обстановку, если бы он не добавил: – И хорошие манеры.

– И большие наволочки! – заорал главный философ, запрыгав от ярости. – А остролист? Вот скажи, где ты брал остролист для праздничных украшений?

Декан удивленно поднял брови.

– Покупал, конечно! Мы не ползали по полям и не обрывали его с чужих домов, как некоторые.

– Но это же традиция, часть веселья!

– Праздновать страшдество с украденной зеленью?

Чудакулли закрыл глаза ладонью. Насколько он слышал, существует даже такой особый термин: «хижинная лихорадка». Когда люди долго находятся в тесных душных помещениях темными зимними вечерами, то постепенно начинают действовать друг другу на нервы, хотя лишь с натяжкой можно назвать «пребыванием в тесных душных помещениях» жизнь в Университете с его пятью тысячами комнат, огромной библиотекой, лучшей кухней в городе, собственной пивоварней, сыроварней, богатыми винными погребами, прачечной, парикмахерской, часовней и боулингом. Впрочем, не стоит забывать: волшебники могут действовать друг другу на нервы, даже находясь на противоположных сторонах огромного поля.

– Просто заткнитесь, хорошо?! – вдруг заорал он. – Сегодня страшдество! И сейчас не время для глупых споров, понятно?

– Не согласен, – мрачно ответил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Сейчас как раз самое время для глупых споров. В нашей семье редкий ужин обходился без репризы на тему «Как жаль, что Генри не занялся делами вместе с нашим Рончиком» или «Почему никто не научил этих детей пользоваться ножом». Обе темы были любимыми.

– А еще в страшдество положено дуться друг на друга, – добавил Думминг Тупс.

– О да! – подхватил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Обязательно нужно провести какое-то время, уставившись на противоположные стены! Иначе страшдество считается неудавшимся!

– А всякие застольные игры? Игры были и того хуже, – вспомнил Думминг.

– Нет, хуже всего было, когда детишки начинали лупить друг друга по головам только что подаренными игрушками. Помнишь? Кругом валяются обломки кукол, колесики от машинок, а дети дружно воют. А потом еще получают от родителей.

– А у нас была игра, которая называлась «Охота за шлепанцем», – сказал Думминг. – Кто-то прятал шлепанец, а мы должны были его найти. А потом начиналась драка.

– Это еще не самое плохое, – включился в разговор профессор современного руносложения. – На страшдество все обязательно должны были напяливать бумажные колпаки. Всегда находилась какая-нибудь двоюродная бабушка, которая напяливала на себя бумажный колпак и глупо ухмылялась, представляя, как богемно она выглядит.

– О колпаках я совсем забыл, – признался заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Ну и ну.

– А потом кто-нибудь предлагал сыграть в настольную игру, – продолжал Думминг.

– Правильно. Причем никто не помнил правил.

– Что совсем не мешало играть на деньги.

– И буквально через пять минут двое из играющих обязательно ссорились из-за каких-то жалких двух пенсов и не разговаривали потом друг с другом всю оставшуюся жизнь.

– А какой-нибудь кошмарный ребенок…

– Знаю, знаю! А какой-нибудь маленький ребенок, которому разрешили остаться со взрослыми, выигрывал все деньги только потому, что умел лучше всех жульничать.

– Правильно!

– Э-э… – неуверенно произнес Думминг, который сам пару раз был таким ребенком.

– И не забывайте о подарках, – поднял палец заведующий кафедрой беспредметных изысканий, словно читая какой-то внутренний список детских обид. – Какими привлекательными они казались в упаковке, полными скрытых обещаний… А потом ты их разворачивал, и упаковочная бумага оказывалась интереснее самого подарка, но ты вынужден был говорить: «Спасибо большое, именно это я и хотел». Вообще, выражение «дарить подарки приятнее, чем их получать» – полная глупость. Не приятнее, а менее стыдно.

– Кстати, – встрял главный философ, – за свою достаточно долгую жизнь я столько страшдественских подарков подарил…

– И не ты один, – мрачно откликнулся заведующий кафедрой. – Тратишь на других людей целое состояние, а когда разворачиваешь свой подарок, то видишь какой-нибудь шлепанец ужасного цвета и трактат, посвященный ушной сере.

Чудакулли сидел в немом изумлении. Ему всегда нравилось страшдество во всех своих проявлениях. Нравилось встречаться с древними родственниками, нравился страшдественский ужин, очень нравилось играть в «Догони соседа в коридоре» и «Веселого жестянщика». Он всегда первым напяливал бумажный колпак и вообще считал, что всякие колпаки и маски придают страшдеству особый праздничный дух. Кроме того, он внимательно прочитывал послания на праздничных открытках и выкраивал несколько минут на добрые мысли о пославших эти открытки людях.

Но сейчас, слушая старших волшебников, он внутренне ужасался. Сказочный замок его детства разрушала банда распоясавшихся хулиганов.

– Но вы же не станете спорить, что в хлопушках встречаются очень смешные изречения? – спросил он.

Все непонимающе посмотрели на него и быстро отвернулись.

– Ага, если у тебя чувство юмора, как у проволочной вешалки, – буркнул главный философ.

– Ну и ну, – покачал головой Чудакулли. – На месте Санта-Хрякуса я бы помер при одном взгляде на ваши постные рожи. Он ведь не затем существует, чтобы все вокруг ходили мрачными и угрюмыми!

– Чудакулли, Санта-Хрякус всего лишь древний бог зимы, – устало произнес главный философ. – А не какая-нибудь фея веселья.

Профессор современного руносложения поднял подбородок с ладоней.

– Фея веселья? А что есть и такая?

– Так говаривала моя бабушка в дождливые дни, если мы начинали ей слишком надоедать, – объяснил главный философ. – Она шикала на нас я говорила: «Вот сейчас я позову фею веселья, если вы немедленно не…»

Он вдруг замолчал и виновато потупил глаза.

Аркканцлер театральным жестом поднес ладонь к уху, словно говоря: «Тихо, что это я услышал?»

– Что-то зазвенело, – сказал он. – Большое тебе спасибо, главный философ.

– О нет, – простонал главный философ. – Нет, нет, нет!