Алексей Онищенко - Сплошное свинство

Я укоризненно посмотрел на своего старшего офицера.

— В приметах госпожи Троцкой значилось: короткая стрижка, золотые очки и очень большая грудь, а не просто — большая грудь…

— Накладочка вышла, — признался Свин, смущенно хрюкнув. — Уж больно хороша эта фотография.

— Ищи, пожалуйста, — попросил я. — У нас мало времени.

Свин снова повертелся на месте и провозгласил:

— Столовая!

— Точно? — переспросил я.

— Сто процентов!

Мы вышли из корпуса 1-Б и столкнулись лицом к лицу с Чуком и Геком. По причине непогоды эсэсовцы были одеты в черные кожаные плащи и водонепромокаемые шляпы с широкими полями. Гешко вертел в руках свой пресловутый телефон. Увидев нас, парни многозначительно переглянулись.

— Как купание? — сквозь зубы поинтересовался Чалов. — Повысилась ли ваша потенция?

— Мы тоже очень рады вас видеть, — буркнул я, пожалев время на ссору.

Но просто так отпускать нас эсэсовцы не хотели.

— Значит, вы все еще работаете, — задумчиво протянул Чадов. — Несмотря на заявление о якобы имевшем место выходе на пенсию. Ничего не понимаю… Откуда тогда у вас кресты?

— А тебя и не просят что-либо понимать, — огрызнулся Свин. — Делай свое дело и не суй нос куда не следует.

Эсэсовцы потоптались на месте.

— Что? — раздраженно спросил Свин.

— Мы знаем вас двоих довольно давно, — начал Чадов.

— Без прелюдий, пожалуйста! — попросил я.

— Хорошо, без прелюдий. Здесь и сейчас происходят очень важные события, связанные с верой народа.

— А именно? — хрюкнул Свин.

— А вот что именно, вам двоим знать не положено… хотя вы наверняка в курсе.

— Ну раз мы в курсе, то говори прямо! Дело связано с «Обломками кораблекрушения»?

— И эти парни вешали нам лапшу на уши про купание в холодном море… — картинно возмутился Гешко.

— Вы не должны защищать эту рок-группу, — твердо произнес Чадов.

— Чем же вам не угодили «Обломки»? — спросил у эсэсовцев Свин.

— Нам? — поиграл бровями Чадов. — Лично нам — ничем. Я сам люблю послушать, рок на досуге.

— Кто бы мог подумать…

— Но вот народ…

— Да народ не знает про этих ребят! — сказал я. — У них даже пробный диск не записан…

— Народ не знает, — согласился Гешко и, хитро прищурившись, добавил: — Но народ верит.

— Верит во что?

— В то, — громко, словно его слова записывали на видеокамеру, продекламировал Чадов, — что отечественная группа никогда не сможет покорить вершины мировых хит-парадов.

— А «Обломки» могут? — поинтересовался Свин.

Эсесовцы синхронно кивнули. Я вытер холодную дождевую воду со лба и закурил сигарету.

— Кстати, у тебя моя зажигалка, — напомнил Гешко.

— Я оставил твою зажигалку в казино… Ладно, народ не верит. Но при чем здесь Сгусток?

— Значит, вы знаете и про Сгусток, — минорно промурлыкал Чадов. — Ну что же, раз знаете, то должны понимать: каждый получает по своей вере. И если народ верит, что наша музыка всегда будет на вторых ролях, если почти все считают, что на нашей сцене властвуют одни бездарности, то так и должно быть. А Блуждающий Сгусток — всего лишь инструмент.

— Каждый народ сам творит свою эстраду, — подобострастно подтвердил Гешко.

— Мы говорим о разных вещах! — сжал кулаки я. — Пусть народ считает наших музыкантов пригодными лишь для кабаков! Но вы же знаете, что читатели «Независимого Творчества» отчаянно завидуют талантам и неосознанно посылают Блуждающему Сгустку приказы об их умерщвлении!

— Чувство зависти — не наша епархия, — равнодушно пожал плечами Чадов.

— Значит, вы будете стоять и смотреть, как мысли завистников уничтожат ребят из «Обломков»? Что хоть с ними должно случиться? — с невинным видом хрюкнул Свин.

Хитрость не сработала. Эсэсовцы лишь издевательски усмехнулись. Я развернулся на каблуках и пошел прочь, надеясь, что верно угадал направление к столовой.

— Не держите зла, — крикнул вслед нам Чадов, — но, надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к тому, что мы сообщим о вашем местопребывании руководству Службы! Работа есть работа!

— А дерьмо есть дерьмо, — сплюнул Свин и потрусил за мною следом.

Нам пришлось дать приличный круг, чтобы прийти к столовой. Учитывая погоду, занятие это можно было классифицировать как крайне неприятное. Но очень уж хотелось красиво уйти от эсэсовцев — и мы сделали это.

Столовая находилась рядом с высоченным старым тополем. В больших стеклянных окнах стояли кадки с фикусами. Фикусы были засохшими, листья — в дырках. В кадках лежало множество окурков.

Прежде чем войти, Свин решил провести небольшое совещание.

— Итак, что мы собираемся делать?

— Надо нейтрализовать возможный источник атаки на группу.

— Это — теория. А что на практике?

— Может, дадим ей по голове? — банально предложил я. После всего увиденного в Приморске, меня стало тянуть к насилию.

— Силовые методы не решают проблему, а лишь усугубляют ее, — недовольно хрюкнул Свин. — Надо проявить изобретательность.

— Вот и проявляй, — пожал плечами я.

— А как же демократия?

Я недоуменно посмотрел на своего старшего офицера.

— Насмотрелся я на этот тоталитаризм и захотелось чего-то свеженького. Давай принимать коллективное решение! — пояснил Свин и, заметив мой удивленный взгляд, добавил: — Новое мышление, понимаешь…

— Против нового мышления не попрешь. Ладно, давай думать. Чем может быть опасна Римма?

Свин подфутболил упавший каштан так, чтобы тот попал в большую лужу и поднял в ней девятый вал локального значения.

— Она может написать заметку на сайт. Ее прочтут тысячи людей…

— …которые ненавидят отечественные рок-группы и завидуют их возможному успеху. Поэтому они неосознанно пошлют отрицательные импульсы Блуждающему Сгустку.

— Верно. Отсюда у нас два варианта. Номер один: сделать так, чтобы барышня не смогла написать заметку.

— Значит, все-таки по голове? — с надеждой произнес я.

Свин отрицательно повертел рылом из стороны в сторону и в раздражении топнул копытом об асфальт.

— Если ты ударишь ее слишком сильно, испортишь себе карму. Она и так у тебя не фонтан.

— Спасибо, что позаботился.

— Пожалуйста. Если ударишь слишком слабо, она может очухаться и послать свою заметку. Можно, конечно, ее связать, разбить ноутбук и телефон и продержать в таком состоянии два дня. Но завтра утром мы улетаем. И если народ увидит связанную Римму, придется многое объяснять. А род наших занятий не предполагает объяснения с народом…

— Ладно, — вздохнул я, — переходим к рассмотрению второго варианта.

— Второй вариант заключается в том, чтобы Римма не захотела писать свою заметку.

— То есть нам предстоит переубедить ее?

— Абсолютно верно.

Я тяжело вздохнул. Переубеждать кого-то — самое тяжелое занятие на свете. Ведь каждый человек — единственная и неповторимая вселенная, каких больше нет. И пусть эта вселенная населена одними мрачными злобными тараканами — все равно она заслуживает право на существование и практикует, вдобавок, более-менее активную самозащиту. Поэтому с изначальных времен бытовала следующая истина — легче снести голову оппонента с плеч, чем вложить в эту самую голову свои идеи. Тем не менее мы со Свином знали более миролюбивые, хотя и более энергоемкие способы.