Елена Плахотникова - Жизнь как в сказке

– Тебе не надо этому учиться! Ты и…

Быстро Крант это сказал. И замолчал внезапно.

Я оглянулся посмотреть, не заткнули ему рот случаем?

Не заткнули.

Ни случаем, ни кляпом.

– Так чего это мне учиться не надобно? Ты уж договаривай, раз начал.

– Ты и так опасен.

– Правда, что ли? Ну, спасибо за комплимент.

– И у тебя есть я.

На шутку нортор не отреагировал. Он и прежде был не большим любителем юмора, а в последние пару дней… А может, и раньше. Кажется, он впал в мрачняк еще в горах. После того разрушенного города. На Малька эта экскурсия никак не подействовала, а вот Крант стал таким осторожно-настороженным, словно нес под плащом смертельно опасную штуку в очень ненадежной упаковке.

И никому доверить ее нельзя, и потерять никак, и болтать о ней запрещено. Вот и приходится, стиснув зубы, спасать мир в одиночку. А вокруг какие-то придурки мельтешат, так и норовят подтолкнуть, выбить. Еще и весело им. Ну, никакого уважения к герою при исполнении.

Ничего этого я, понятно, Кранту не сказал. И не скажу. А вот поговорить с ним пару раз пытался. Да все чего-то мешало. Не тот это разговор, чтобы в толпе его разговаривать. А сегодня, когда я так уколыхался на Солнечном, что чуть из седла ни вывалился, у меня совсем уж бредовая мысль возникла: А вдруг смерть в хлипкой упаковке это я сам?

После такой выспенной паранойи сон от меня сбежал, не прощаясь. И правильно сделал. Спать днем, в самую жару, вредно для здоровья.

Но с Крантом все-таки надо поговорить. По душам. Хотя бы завтра утром. Сегодня вряд ли получится. Марла сказала, что в Умтахо есть поговорка: Тот, кто прошел Срединные горы, достоин пира.

Душевные люди в Умтахо живут. Понимающие. Знают, чего надо уставшему путнику. Так что сегодня вечером гуляем. До утра. Санут этой ночью не ожидается.

Это мне тоже Марла сказала. И улыбалась при этом так, будто сама лично ему отгул устроила.

Даже у гениальных учителей бывают идиоты-ученики. Вот и моего учителя не минула чаша сия. Говорил нам Пал Нилыч: Если врач пытается лечить явно выраженный труп, то такому лекарю самое время идти на пенсию. А мне в одно ухо влетело в другое вылетело.

Ну, увидел сгоревшую деревню, а в ней голую и распятую бабу, ну и топай себе дальше. Мало что ли запытанных до смерти видел? Мог бы уже и привыкнуть. Не можешь просто так пройти, вздохни: о времена, о нравы!… и отвернись, не тревожь покой мертвых. Так нет же, все бросил и поперся к распятой. Снять, мол, надо, похоронить, не по-человечески так оставлять…

Короче, очередной приступ доброты с Лехой Серым случился.

А подошел ближе к колесу не на кресте ее почему-то распяли и остановился. Покойник от слова покой, вроде как, происходит… так вот, никаким покоем возле колеса и не пахло. Кровью, болью, ненавистью, но только не покоем.

Постоял, посмотрел… и в башке будто щелкнуло что-то: нельзя к ней прикасаться, к распятой. Вредно это для здоровья. Ни мне нельзя, ни кому другому. И оставлять так, как есть, нельзя.

Я уже про погребальный костер думать начал, благо сушняка в окрестностях полно, когда услышал:

– Если тебе есть для чего жить, я перережу путы.

Я, понятное дело, удивился. Оглянулся посмотреть, кто тут такой умный, что с трупом болтает. Увидел обалдевшего до полного изумления Малька, отсутствие всякого выражения на лице Кранта… (так всегда бывает, когда я сотворю какую-нибудь несусветную глупость), и заподозрил, что этот разговорчивый я сам.

Вот тогда я по-настоящему испугался. И слинял бы, да ноги, словно, в землю вросли. Ведь и в мыслях не было болтать с неупокоенной, а язык сам… будто не я ему хозяин.

Еще раз посмотрел на распятую, и сердце бухнуло почти в горле. Прошла, кажется, вечность, когда оно стукнуло во второй раз. Еще одна вечность, и еще один удар. А уже за ним бесконечно усталое:

– Реж-ж-жь.

Хорошо, что рядом не оказалось детей или беременных такой голос не должны слышать слишком впечатлительные.

Нож сам собой появился в моей руке. И только потом до меня дошло, что не годится ИМ резать веревки. Все равно, что микроскопом гвозди забивать.

Малек протянул мне свой режик . Типа, твоя идея, твое и исполнение, хозяин.

Идея, понятное дело, моя, но от помощи я бы не отказался. Или от подмены. Вот только помогать мне никто не рвался. Сам. Без приказа. А приказать соображалки у меня не хватило.

Все пришлось делать самому.

Сначала ноги освободил ей, потом руки. Осторожно. Чтоб не порезать кожу и не прикоснуться к телу. Если повезет, то и прикасаться к нему не придется. Может, оно и не станет падать вперед, может, сползет по колесу…

Я ошибся. Тело не упало и не сползло. Женщина осталась стоять. Не знаю, чего ей это стоило, но она вцепилась в колесо обгорелыми пальцами и стояла. Распухшие губы скривились в усмешке, треснули, появилась кровь. Язык жадно слизнул ее. Веки дрогнули. Глаза начали открываться.

Может, я еще пожалею, о том, что сделал, – подумалось мне.

Может, и пожалеешь, – ответили черные от ненависти глаза.

Долго смотреть в них я не мог. Глазеть на голое, в грязи и крови тело, тоже не показалось мне хорошей идеей. Переключился на деревяшку, что сочилась кровью под пальцами.

Не ссорься с ней, у нее хорошая память.

Так говорили об одной моей сотруднице. Стерва та еще была. Но, кажется, рядом с этой, она просто пушистый пасхальный зайчик.

А ведь я освободил чью-то смерть, дошло вдруг до меня. Интересно, кому так жить надоело, что не прикончил ЭТУ после всего, чего с ней сотворил? Если б на меня обиделась такая фурия, я бы к Марле пошел. В тот день, когда мужик ей и на фиг не нужен. Сдох бы хоть быстро.

– Могу дать тебе плащ, – слышу свой голос. Как бы со стороны.

Блин, опять приступ доброты!

– Плащ-щ-щ?

Не знаю, чего в ее голосе больше, насмешки или ненависти. Благодарности, как я понимаю, ждать не стоит. Спасибо, если проклятие не услышу.

– Свой плащ-щ-щ?

И до меня все-таки доходит.

Особое тут отношение к плащам. А я взял и забыл об этом. И получилось, будто службой пытаюсь связать ЕЕ. Вот ведь вляпался!…

– Могу свой, могу просто одежду. Как хочешь.

Говорю так безразлично, как только могу. Типа, мое дело предложить, а ты уж сама…

От ее усмешки у меня мурашки бегут по спине. И по заднице.

– Тогда, просто одежду, – отвечает.

Вроде, как из милости соглашается. Чтоб я не пошел топиться в ближайшей луже. Пожалела, блин!… Ну, ладно…

– Малек, принеси одежду. ЕЙ.

Приказал, а сам в сторону смотреть стал. А в башке только две мысли и крутятся. Одна за другой. Как собака за своим хвостом. Вот и приехали в Умтахо… вот и погуляли…

Малек исчез, как тень в сумерках. Вот, кто мои приказы умеет исполнять. Немедленно и не задумываясь. Иногда это даже пугает. Приходится думать за двоих. За себя и за того парня.