Надежда Первухина - Право Света, право Тьмы

Зоя пришла на службу загодя, встала, как всегда, в притворе, под написанной на стене иконой священномученика Власия. Этот святой почитался за покровителя всякого домашнего зверя, а Зое хотелось верить в то, что и она тоже зверь домашний. В руках Зоя держала книжечку — краткий богослужебный сборник, по нему она вычитывала, какие стихиры поются в эту праздничную службу. Зое хотелось тишины и мира душевного, хотелось настроиться на торжественный лад богослужения, чтобы сердце вдруг охватило, как в детстве, радостное, волнительное предчувствие-предвкушение скорого праздника и исполнения заветных желаний… Девушке было нелегко вспоминать разговор с Федором, а потом и позднюю беседу с вампиром — эти разговоры бередили душу, от них перехватывало дыхание и хотелось плакать. Чтобы не было слез под светлый праздник, посвященный тому, как благочестивые Иоаким и Анна ввели юную Деву Марию в храм, Зоя принялась шепотом читать стихиры:

— «Во святая святых Святая и Непорочная Святым Духом вводится, и святым ангелом питается, суть святейший храм Святаго Бога нашего…»

— Смотри, вон она стоит, — змейкой вполз в уши шепоток.

«Это не обо мне, — подумала Зоя. — Я всегда здесь стою. Я никому не мешаю».

— Нет, какое ж надо бесстыдство иметь, какую наглость! Смотри, стоит, будто ее это и не касается! Вот дрянь какая!

«Обо мне или не обо мне?»

— Когда же на них управа-то найдется, на окаянных! Уж и в храм повадились ходить! Эй, ты!

«Вот теперь это точно ко мне!»

Зоя подняла глаза от книги. Напротив нее стояли две старушки клинически благочестивого вида. В глазах старушек горел огонь священной ненависти.

— Что вам нужно? — тихо спросила Зоя. Старушка, явно изможденная круглогодичными

постами и оттого находящаяся в степени крайней гневливости, зашипела:

— Ни стыда нету, ни совести! Не пяль зенки-то бесстыжие! В церковь пришла! Нельзя тебе в церковь и носа показывать!

— Почему? — Голос Зои осип.

— Ты нехристь окаянная, бесовка проклятая, оборотниха! Вы людей убиваете-рвете, а потом в церковь приходите грехи замаливать!

— Я никого не убивала. — Голос Зои был так же тих, но в нем появился металл.

— Не убивала, так убьешь! — взвилась вторая старушонка. От ее вопля люди в притворе заоборачивались, заволновались — стало любопытно, кому же бросают такие обвинения. — Отродье адово, веры вам нет! Всех вас надо колом осиновым!

— Я вам мешаю? — спросила Зоя.

— Мешаешь! Да тебе и жить-то не положено, паскудница! Убирайся из храма, место святое не скверни!

— После тебя, как после собаки паршивой, церковь заново святить надо! — заявила старушонка-постница. — Убирайся!

— Послушайте! — закричала Зоя. — Какое вы имеете право так со мной поступать?!

— Потому что мы люди крещеные и православные, а ты нет! Ты вообще нелюдь! Убирайся!

Тут, видно, среди толпы пронесся слух, что из церкви гонят оборотниху. А так как город был здорово взбудоражен недавним убийством, то вопль «Убирайся!» подхватили многие.

Зоя беспомощно и затравленно огляделась. Вокруг были люди. Вроде бы люди. Но от них исходил запах каких-то очень жестоких и крупных хищников, изгоняющих пришельца со своей законной территории.

— Прошу вас! — воскликнула Зоя, и тут перепостившаяся старушенция не выдержала:

— Ах, будь ты проклята, анафема тебе! — и вкатила Зое пощечину.

Удар был не очень сильный, но Зоя пошатнулась. Лицо ее побелело, и только там, где старушенция приложила свою костлявую лапу, алело пятно. Люди притихли, смотрели на девушку, прижимавшую руку к пылающей щеке.

— Ну, зачем так-то уж? — сказал кто-то в толпе. Неловко, тихо и вроде бы сострадательно.

Зоя медленно прошла к двери. Перед ней легко расступались, прятали глаза. Когда за оборотнихой захлопнулась дверь, старуха-постница картинно перекрестилась и сказала:

— Слава Тебе, Господи, отделались!

Зоя уходила от церкви, а в морозном воздухе празднично, гулко, ясно благовестили колокола. Начиналось торжественное богослужение.

В восемь часов вечера того же дня в клубе снова собрались актеры. Но репетиции не было. Потому что Зоя не пришла. Ольга волновалась: домой Зоя не заходила и с Федором Снытниковым больше не встречалась. Федор, кстати, как ни в чем не бывало сидел в кресле возле сцены и перечитывал текст своей роли.

— Сеня, — спросила Ольга мужа, — как могло случиться в церкви такое подлое дело?

Дьякон мрачно свел брови.

— Разве уследишь за этими пр-рихожанками! — рыкнул он приглушенно. — Ишь, благочестивые развелись! Это же все Фомаидка Ломодубова выступает да еще ее подруга Катенька. Точнее, святая великомученица Катерина. Она сама себя так именует: я, говорит, святая великомученица Катерина, меня после смерти прямо в рай заберут, безо всякого суда и разбирательства. Др-ряни, что натворили! Отец Емельян, как узнал, просто не в себе был. Завтра станет говорить проповедь на ранней обедне насчет того, как положено обращаться с ближними, даже если эти ближние оборотни. А Фомаидку с Катериной не будет допускать до причастия.

— Это ведь моя вина, — стиснула руки Ольга. — Захотела послушать архиерейских певчих. Ушла в собор, Зою одну оставила. Раньше она спокойна была, знала — в случае чего я за нее заступлюсь. Ох, Сеня, куда она могла уйти? Где ее искать? Что теперь делать?

— Не знаю, — честно ответил дьякон. — Будем надеяться, она вернется. Может, даже сейчас придет. И давай все-таки репетировать. Обещали же, что будет пьеса.

— Да, — встрепенулась Ольга, хлопнула в ладоши, — все на сцену, пожалуйста! Репетируем явление Ангела пастухам. Батюшка, Артем, Тавифа, начинайте.

Отец Емельян кивнул и заговорил безо всякого выражений:

Взгляни, мой друг, какой прекрасный свет,

Как будто вестник там стоит небесный.

Тут вступил Артем — «подпасок»:

О, я своим глазам не верю, нет!

Ведь это ангел, ангел бестелесный.

Скорей бежим! Мы грешники с тобой

И на небесный свет взирать не смеем.

Отец Емельян:

Да поспешим, гони овец домой,

Покуда солнце эту ночь не сменит. Бежим!

Тавифа — Ангел: Постойте!

— Вот именно что «постойте»! — В голосе Ольги слышалось искреннее огорчение. — Вы будто не в пьесе играете, а кого-то хороните! Нельзя же так.

— Душа не лежит, Оля, — сказал отец Емельян и сошел со сцены. — Не до спектаклей. Тошно мне, как узнал, что Фомаидка Ломодубова да Катерина Потрясюк над Зоей в храме учинили. Мне теперь покою не найти. Девушка в отчаянии, в скорби, в одиночестве ходит где-то, а мы пиески разучиваем! Увольте меня от этого.

И отец Емельян вышел из зала.

— Ладно, — вздохнула Ольга. — Репетиция на сегодня отменяется. Все свободны.

— А в чем дело? — полюбопытствовал Федор Снытников. — И действительно, где Зоя?