Антон Мякшин - Бес шума и пыли

— Гады! — выкрикнул я. — А корпоративная солидарность?! А чувство локтя!

Меня наконец заметили. Франциск внезапно прорезавшимся густым басом проговорил:

— Чувство локтя? — и забормотал какую-то белиберду: — Чувство локтя… чувство локтя… локоть чувствует… локоть чувствуешь?..

Поняв, что издевательство продолжается, я примерился уже врезать копытом паскудному Франциску в морду, но тот вдруг исчез… И исчез как-то странно — не весь сразу, целиком, а по частям, словно растворился: сначала дурацкие усики, потом идиотская бородка, потом рожки… Вместо поганой бесовской физиономии, постепенно утратившей всякие черты и ставшей бесплотной, как рисунок мокрым пальцем на клеенке, проступило вполне человеческое лицо. Округлые щеки, здоровенный лоб; широкий и крепкий, как яблоко, нос… Курчавые темно-русые волосы, в которых ни намека на рожки…

Да это же Гаврила?!

— Ты как здесь оказался? — спросил я. — Договор ведь не был выполнен, да и до естественной кончины тебе еще далековато…

Слова, срывавшиеся с моего языка, за пределами ротовой полости гасли, словно слабенькие огоньки.

* * *

— Чувство… — продолжал по инерции бормотать я. — Локтя… чувство…

— Что он говорит? — грянул надо мной чей-то оглушительный голос.

— Говорит — локоть уже чувствует… — Этот голос я узнал: Гаврила.

Где же я всё-таки? На каком свете?

— Так, отлично! — прогрохотало снова. — Растирай его получше! Скоро все чувства вернутся… И как же всё получилось-то так?..

Чувства и правда возвращались. Но не могу сказать, что я был очень рад этому. Уж лучше вовсе ничего не чувствовать, чем ощущать такую жуткую боль во всем теле! Копыта просто горели огнем — будто кто-то закачал в них пузырящуюся вулканическую лаву… Ноги свело судорогой; руки крючило, словно сучья в костре, под ногтями чесалось; нос почему-то постоянно подергивало, точно я хотел чихнуть и никак не мог на это решиться… поистине невыносимое ощущение!

Я попытался открыть глаза, и это у меня получилось.

Синее небо где-то далеко-далеко наверху… Чуть слышно трепетала листва на ветвях… А потом на меня упала огромная тень, и ничего больше я не видел.

* * *

Впрочем, испугаться не успел. Узнал Гаврилу — это его круглая физиономия закрыла от меня небо.

— Очнулся, — констатировал Гаврила. — А мы-то немного того…

— Перебздели! — веско сформулировал Филимон.

Перевел взгляд на его закопченную рожу и спросил:

— Где я?

— Где-где… — проворчал бес, становясь мрачным. — Там же, где и был. Колдовство не сработало…

Известие это ошеломило меня настолько, что я нашел в себе силы приподняться. Оказалось — лежу всё на той же полянке, откуда меня пытались отправить в контору, в двух шагах от еще дымящегося кострища.

— Как это не сработало?

— Настройки сбились, — пояснил Филимон. — Только не спрашивай меня почему. Сам не могу разобраться… Понимаешь, что это значит?

Я понимал… Если сбились настройки процесса транспортировки бесов в контору и обратно, значит, произошло нечто глобальное… Что-то ужасное… Сверхъестественное… Значит, нарушился сам принцип работы нашей конторы, а принцип этот, как известно, нерушим в веках!.. Ну представьте: просыпаетесь вы поутру, идете умываться, а вода, вместо того чтобы течь из крана вниз, как ей полагается, бурным потоком поднимается к потолку… Высовываетесь вы из окошка и видите красное в синий горошек небо…

— Не может быть! — сказал я. Филимон пожал плечами.

«Как же контора? — подумал я. — Почему нам не сообщили? Что случилось?!»

Помолчав, Филимон проговорил то, о чем я даже и думать боялся:

— А может, никакой конторы больше и нет? — Я вскочил на ноги… и сел.

— Не может быть… — повторил я шепотом. — А мы как же?.. Постой, я ведь видел Франциска и остальных, которые как ни в чем не бывало…

— Это какой Франциск? — нахмурился Филимон. — Тот самый, что у бабки Заманихи не так давно квартировал?

— Ага. И произвел на нее неизгладимое впечатление.

— Не мог ты Франциска видеть, — заявил Филимон. — Его, я слышал, в отставку отправили посмертно, потому что он, пьяный, в чан со святой водой упал… При исполнении служебных обязанностей.

— Галлюцинация?

— Точно. Это бывает.

— Да не переживайте вы так, — добродушно усмехнулся Гаврила. — Цела ваша контора, чтоб ей провалиться, конечно…

Мы обернулись на голос. Гаврила почесывал пузо под рубахой, снисходительно на нас поглядывая, будто знал что-то такое, чего не знали мы.

— Адик потому не улетел никуда, что я в траву святой воды брызнул… Немного… Щепотку.

Филимон открыл рот, да так и замер. Из глаз его вылетели тонкие молнии, в воздухе отчетливо запахло электричеством… Мои кулаки сжались сами собой… Гаврила, видя такое дело, поспешно поднялся и на всякий случай отбежал на край полянки.

— А чего?! — закричал он оттуда. — Мы договор подписали? Подписали! Значит, выполняй условия! Мне Оксану без твоей, Адик, помощи не достать! А я люблю ее! Ежели б ты согласился не улетать добром — так нет же!.. Вот я святой водой и того… Всегда склянку на гайтане таскаю… Немного и брызнул-то… Самую малость… Бабка увидела — орать начала! С испугу и плюнул в нее…

— Убью! — заорал Филимон, кидаясь к Гавриле. Несмотря на всё свое мягкосердечие, я даже не подумал его останавливать.

Гаврила проворно отпрыгнул в сторону. Филимон пролетел через тот кусок пространства, где он только что находился, споткнулся, рухнул, снова вскочил.

— Стой, сволочь! Поймаю — хуже будет!

На этот раз детине едва-едва удалось увернуться. Пока бес, ругательски ругаясь, выдирался из кустов, Гаврила, видимо решив больше не искушать судьбу, вскарабкался на ближайший дуб пятиметровой высоты. Филимон за ним не поторопился. Присев на корточки, он громко проговорил несколько слов.

Я знаю это заклинание — одно из самых простейших, но и самых эффективных. Сейчас в ясном и безоблачном небе прогремит гром, и несчастного Гаврилу разорвет на тысячу кусков…

— Не надо! — закричал я.

Но было поздно. Закончив заклинание традиционным хлопком в ладоши, бес выпрямился и задрал голову, намереваясь не пропустить ни секунды ожидаемого зрелища.

Коротко пророкотал гром. Гаврила вскрикнул…

Я зажмурился, мысленно проклиная кровожадного коллегу, а когда открыл глаза, удивился так, как никогда еще за все годы своей трудовой деятельности: Гаврила преспокойно сидел на толстой ветке! Ни одного кусочка от него не откололось! Даже наоборот — что-то прибавилось… От неожиданности и крайней степени изумления я даже сразу и не понял, что именно. Только спустя минуту врубился: у Гаврилы-то на месте носа вырос преогромный хобот — складчатый, с двумя мокрыми отверстиями на конце!