Антон Мякшин - Бес шума и пыли

— Ха! — выкрикнул я. — И вы думаете, несчастные смертные, что духа можно убить обыкновенными копьями?

Быстроногий Олень глянул на нахмурившегося жреца и поджал губы.

— Вообще-то мы на это и рассчитывали, — признался он. — А что?

— А то! — ухватился я. — Духа невозможно уничтожить человеческим оружием!

— Духа невозможно уничтожить человеческим оружием! — загомонили легковерные дикари. — А чем можно уничтожить духа?

Я подбоченился, обвел всех взглядом. Не особенно понравился мне вид жреца — кажется, он смотрел на меня несколько саркастически. Не то что Гаврила — тот прямо впился в меня глазами… Еще бы! Сорок воинов с копьями — это не шутка!

— Осиновой веткой, — ляпнул я.

— Большой веткой? — с надеждой спросил вождь. — Увесистой? Шарахнуть?

— Ни в коем случае! Маленькой осиновой веточкой. Чем она меньше, тем больше убийственная сила. Ни в коем случае не шарахать. Легонько коснуться лба духа, и он обязательно скончается в течение двух-трех дней.

— Каменная Челюсть и Бычий Хвост! — немедленно распорядился Быстроногий Олень. — Марш искать осиновую веточку! Быстро! А мы пока заколем Большого Духа. Небесная Чаша разъяснил нам, что никакой он не дух, а простой смертный.

— Ха-ха! — снова выдал я. — Ну вы как маленькие! Я же покровитель Большого Духа! Пока не убьете меня, нечего и думать о том, чтобы малейший вред Большому Духу нанести!

— Отставить закалывать! Каменная Челюсть и Бычий Хвост! Почему еще здесь?!

— Каменная Челюсть и Бычий Хвост никуда не пойдут, — раздался голос жреца. — Воины! Неужели вы забыли, как я рассказывал вам у вечернего костра старинную индейскую сказку о Братце Лисе и Братце Кролике?

Вот блин… Проклятый жрец!.. На этот раз не прокатило. Второй попытки они мне не дадут… На будущее надо запомнить: с операторами-консультантами конкурирующей организации вести себя похитрее!

Я вздохнул. Неохота было умирать именно сегодня. Давно я уже на службе — так давно, что успел вывести закономерность: летним солнечным утром почему-то умирать особенно не хочется… Смурным осенним вечером тоже в принципе не хочется… Да и зимним морозным днем я тяги к смерти никогда не ощущал…

— Небесная Чаша! — заговорил я. — Не боишься гнева духов? Меня убьешь — на мое место трое таких же встанут! Никакой Таронха тогда не поможет. Отмени приговор, пока не поздно! Тебя жалеючи говорю. Ведь мальчики кровавые в глазах стоять будут!.. И что я такого сделал? Ну развлек немного ребят. Я же не виноват, что они не знают правил цивилизованной игры в карты!

— Что мы такого сделали-то? — заголосил и Гаврила.

— А ты вообще молчи, душегуб! — рявкнул на него жрец. — Тебя-то как раз я убивать не буду…

— Да? — обрадовался детина.

— Да, — подтвердил старец. — Живьем поджарим на костре — за зверское съедение моей внучки.

Гаврила ошарашенно замолчал.

— Ничего себе, — проворчал я. — А еще духу добра и всепрощения поклоняетесь! Ведете себя как мерзопакостные кровожадные койоты! Стыдно! Весь мир за отмену смертной казни. Максимум — приговор к пожизненному заключению в вигваме строгого режима.

— Да! — поддержал меня воеводин сын подозрительно подрагивающим голоском.

— Э нет, нет! — почти одновременно закричали воины. — Большого Духа мы не прокормим!.. Рогатого, пожалуй, можно помиловать — как великого мастера забав и развлечений. А вот Большого…

— Всех к ногтю! — непреклонно заявил Небесная Чаша.

Пока длилось короткое препирательство, в ходе которого Быстроногий Олень пытался доказать жрецу выгоду моего помилования с обязательной ампутацией рук и ног ради безопасности, я мучительно размышлял. Выхода, кажется, не было. Оставалось гордо погибнуть в бою. Воинов пять-шесть Гаврила, наверное, переплюет, прежде чем падет, пронзенный десятками копий. И я парочку экзекуторов пристукну… Добраться бы до паскудного старца, но он, скорее всего, от честного поединка уклонится.

— Ноги Рогатому Духу можно не отрубать, — доказывал тем временем Быстроногий Олень, — отрубим только руки. Рогатый Дух наверняка знает много потешных танцев. Хау!

Так. Тянуть дальше некуда.

— Гаврила! — тихонько позвал я. — Готов принять смерть в бою?

— Не готов пока, батюшка, — стуча зубами, ответил детина. — Мне что-то страшновато… Можно немного погодить? Я расхрабрюсь чуток… А то напали, басурмане проклятые, во сне! Я и глаза-то еще как следует не продрал…

— А еще, — придумал Быстроногий Олень, — неплохо Рогатому Духу поотшибать рога! В них, наверное, его колдовская сила и хранится! Без рогов он будет безопасен… Эй, Рогатый Дух, согласен?

— Лучше смерть, чем позор! — ответил я гордо, подумав: «Надо было остаться жить-поживать среди людей рода койота. Они, по крайней мере, ко мне почтительно относились бы…»

— Небесная Чаша! — предпринял я последнюю попытку. — А Таронха тебе выдал лицензию на отстрел оперативных сотрудников преисподней? Ты, как простой смертный, не вправе решать подобные вопросы самостоятельно.

— А вот сейчас ты сам у него и спросишь, — сказал, злорадно приглядываясь к безоблачному небу, жрец.

Я тоже задрал голову и убедился в том, что небо не очень-то и безоблачное. Со стороны синевшего далеко-далеко леса быстро приближалось небольшое темное облачко. Стремительно летело к нам, гонимое явно не ветром, которого в это тихое утро и в помине не было. Очень скоро стало заметно, что на облаке, как на ковре-самолете, кто-то сидит. Еще минута-другая, и…

— Великий Таронха! — ахнули воины, все как один падая на колени.

Н-да, и здесь у Небесной Чаши всё схвачено.

— Приветствую вас, дети мои, — проговорил Таронха, сползая с облака на землю. — Приветствую и тебя, незнакомый здоровяк в нездешних одеждах. Приветствую и тебя… Как зовут-то? Опять я забыл.

— Адольф, — буркнул я. — Пора бы уже и запомнить.

Таронха погладил себя по голове и поморщился.

— Как тут запомнишь, сволочь ты с хвостом, когда голова трещит, как… как… трещотка!

— Что с тобой, о добрый Таронха? — благоговейно вопросил Небесная Чаша.

— Похмелье, сын мой, — вздохнул великий дух.

Честно говоря, немного поразмыслив, я даже обрадовался появлению Таронха. Конечно, не совсем удачно то, что добрый дух был несколько… не в духе… Но всё же лучше с ним общаться, чем с этими дикарями!

Таронха, болезненно морщась, распахнул косматую, из бизоньей шкуры сшитую телогрейку, поправил волчью шапку-ушанку, прислонился к облачку и заметно дрожавшими пальцами принялся скручивать козью ножку.

— Я-то против тебя, Адольф, ничего не имею, — заговорил он, обращаясь ко мне. — Будь моя воля — казнить тебя не стал бы. Но, понимаешь, этот вот тип… — без всяких церемоний Таронха кивнул в сторону напрягшегося жреца, — очень уж настаивает на казни. Грозится в вышестоящие инстанции пожаловаться.