Виктория Угрюмова - Змеи, драконы и родственники

— Командира, моя еще не можна сапоги одевать? — робко спросил он, когда выстрелы и взрывы совершенно затихли.

Салонюк внимательно на него посмотрел:

— Маметов, видставить разговорчики, бо виддам юнгою на крейсер «Отважный».

Только дракон Гельс-Дрих-Энн наверняка знал, зачем партизаны плывут по незнакомой реке весь день и всю ночь, дежуря по очереди. Дело в том, что танк «Белый дракон» довольно сильно оторвался от своего антидракона, так что последнему нужно было наверстывать многие десятки километров. И нагнать его по реке было значительно удобнее, нежели по суше, к тому же пешком.

Пятерых бойцов во все эти хитросплетения не посвящали. Их просто смутно куда-то влекло, и они ни на минуту не задумывались, куда и зачем. Просто плыли себе по реке, а потом так же просто решили высадиться на берег.

На пару километров ниже по течению река внезапно расширялась, превращаясь в быстрый бурлящий поток, и еще через несколько сотен метров обрывалась с огромной высоты великолепным водопадом, в котором погибло множество доверчивых путешественников. Партизанам было не суждено когда-либо узнать об этом.

Они пристали к песчаному берегу, поросшему соснами, передохнули часок и снова двинулись в путь. Теплый летний вечер застал их на привале, который Салонюк объявил буквально за полминуты до того, как личный состав был готов поднять бунт против его тирании и деспотизма.

Все партизаны были заняты своими делами, только Маметов бродил неприкаянный и что-то бубнил под нос, размахивая руками. Но Тарас справедливо рассудил, что думать об этом будет немного погодя, потому что иначе скоро сам станет вести себя таким же образом.

Маметов тихо подошел к Сидорчуку и робко потрогал его за плечо:

— Моя стихи сочинять, твоя хотеть слушать?

Сидорчук деловито чистил пулемет, и его утомленная душа хотела только одного — покоя. Именно эту нехитрую мысль он и довел до сведения товарища по оружию:

— Маметов, дай мени спокою, отстань вид мене.

Маметов горестно вздохнул и направил свои стопы к Жабодыщенко, который сидел скрестив по-турецки ноги и что-то сосредоточенно латал. Этот бесконечный поход, во время которого они так сильно оторвались от своих и от линии фронта, плохо сказывался на личном имуществе Миколы — человека хозяйственного и аккуратного. Он как раз подсчитывал в уме убытки и повреждения, нанесенные ему немцами, и вскипал праведным гневом, который и поднимает наш миролюбивый народ на борьбу с захватчиками.

— А твоя стихи будет слушать? — с надеждой спросил Колбажан.

Жабодыщенко после войны вполне мог идти в профессиональные критики. Двухлетнее общение с партизаном Маметовым закалило его и сделало просто-таки незаменимым человеком для этого вида деятельности. Он сразу ухватывал самую суть и задавал единственно правильный вопрос. Вот и теперь Микола не ударил лицом в грязь:

— Про що, знов про Ташкент чи про маму?

Маметов гордо объявил:

— Моя партизанские стихи сочинять!

Жабодыщенко даже бровью не шевельнул. Повел бестрепетной рукой в сторону Салонюка и пояснил:

— Партизаньски — це до товарища Салонюка, а не до мене.

Эх, не знал про Миколу Жабодыщенко главный редактор литературного журнала «Заря Полтавщины», пятнадцать лет рыдавший над лирическими стихотворениями начинающих поэтов и многокилограммовыми рукописями будущих Толстых и Достоевских. Вот кто должен был писать рецензии и беседовать с молодыми авторами. Жаль, не состоялась их встреча, и «Заре Полтавщины» пришлось впоследствии напечатать многих желающих, что было гораздо проще, чем объяснить, почему это затруднительно сделать.

Нетерпеливый Маметов быстрой серной ринулся к командиру:

— Командира, моя, однако, стихи сочинять, сейчас твоя слушать.

Это было похоже на ультиматум, и Салонюк не стал уточнять, что его ждет в случае отказа. Опасаясь, чтобы его не прервали, Маметов затараторил:

Салонюк тоже был неслабый литературовед. По первой же строфе понимал и сюжет, и коллизии, и литературную ценность произведения. Он остановил подчиненного и крикнул:

— Так, Перукарников, возьми Маметова та давайте в дозор, бо хлопец без дила зовсем с ума сойдет. Который день ни одного нимця не убили — от ему и погано. Руки в ноги, идить и до вечери не повергайтесь!

Перукарников был страшно доволен поворотом событий:

— Есть до ужина, товарищ командир. Маметов, за мной бегом — арш!

Спустя несколько часов бесплодных шатаний по лесу фортуна сжалилась над нашими героями. Капризная, как и всякая дама, она внезапно решила подыграть им и вывела Перукарникова и Маметова к довольно широкой дороге. Судя по ее состоянию, этой дорогой пользовались часто, так что места оказались обитаемыми.

Партизаны обрадовались, потому что человеческая душа, хоть бы и вражеская, это гораздо лучше, чем всякие там Пульхерии Сиязбовны или трехглавый Гельс-Дрих-Энн, даже если ты о нем и не помнишь.

Они прошли по дороге совсем чуть-чуть и увидели вдалеке довольно приличное строение с вывеской. Бойцы шустро нырнули в лес и тихо прокрались поближе к зданию. Высунувшись из кустов, они внимательно изучили обстановку, а обстановка, надо сказать, была не слишком привычна советскому человеку, пусть даже и выросшему в Ташкенте.

Здание это оказалось обычной вольхоллской харчевней, носившей упоительное, хотя и странное для здешних мест название «Дви ковбасы». (Напомните нам, чтобы мы как-нибудь на досуге пояснили, откуда взялась такая вывеска.) На открытом воздухе за грубым дощатым столом сидели закованные в железо рыцари и увлеченно обедали. От дома неслись аппетитнейшие ароматы вина и копченого мяса.

Заведение общепита в этом строении признал даже Маметов. Он толкнул Перукарникова локтем в бок и прошептал возбужденно:

— Чайхана, однако.

— Это я понимаю, — отвечал Иван. — А вот что это за форма у фрицев такая, не понимаю. Когда ее только успели ввести? Неудобно же таскать на себе груду железа. Впрочем, скажу только большое спасибо. Такой бронированный фриц будет легкой добычей. Маметов!..

— Я!

— Есть какие-нибудь соображения по поводу данного заведения?

Маметов поднял на товарища мечтательные глаза:

— Лучше твоя послушать, какой моя партизанский песня сочинять, — и шепотом, каким поют обычно юные энтузиасты в застенках врага, затянул:

Перукарников строго указал:

— Нескладно, рифмы нет. Какие же это стихи?

— Зато правда, однако, — лаконично ответил акын лесов.