Антон Твердов - Реквием для хора с оркестром

Но, как уже было сказано выше, ифриты Ексель и Моксель вовсе не имели в своей природе ужасных отклонений, подобных отклонениям ифрита Эдуарда Гаврилыча. Имена у них были, конечно, немного того… Немного не ифритские, но тут уж виноваты были не они, а их непосредственный начальник Артур Артурович — большой оригинал, который, как большинство начальства в этом мире, был не ифритом, а евреем.

Артур Артурович до своей смерти работал в цирке Дурова дрессировщиком собачек и был в свое время очень известен благодаря номеру «FIFA-2001». Двух его любимых питомцев-фокстерьеров, изображавших футболистов Рональдо и Бэкхема, звали как раз Ексель и Моксель — поэтому ничего удивительного в том, что, получив в загробном мире должность начальника Пригородной милиции и надзирателя за пригородной ГАИИ (Государственная АнтоИнспекция Ифритов), двум самым лучшим г. любимым своим подчиненным Артур Артурович дал имена осиротевших в мире живых фокстерьеров.

Следуя опять же своему характеру — во всем и всегда подчиняться начальству, ифриты и не думали каким-то образом протестовать. Ведь вместе с новыми именами они получили один из самых лучших участков пригородной трассы — место это было оживленное (по понятиям загробного мира, конечно), а значит, и самое прибыльное — как известно, сотрудники ГАИИ берут штрафы у нарушивших правила движения исключительно в свою пользу, делясь только с непосредственным начальством. А Артур Артурович начальником был умным — хватал сам, но и давал заработать другим.

Сам того не ведая, Никита все ближе и ближе подходил к синей будочке с надписью «ГАИИ». Он был уже в нескольких шагах от будочки с затаившимися там ифритами, но этого понять не мог, потому что все посты ГАИИ по давней традиции маскировались так тщательно, что всякий проезжающий не в состоянии был углядеть постовых и, конечно, попадался.

Ексель запустил волосатую лапу за ворот форменной куртки и долго — с душераздирающим скрежетом — копался в шерсти на собственной спине. Извлекши лапу, он тут же погрузился в изучение результатов поисков. Никаких результатов не было — лапа была чиста. То есть она грязная была, как черт знает что, но ничего, кроме грязи, на лапе не было.

— Тьфу, блин, — сплюнул Ексель, — опять то же самое. Как проклятие какое. Двадцать тысяч лет назад помер я от чесотки и до сих пор чешусь. А что там чесать, если никаких насекомых на мне нет давно?

— Артур Артурович объяснял же тебе, — лениво проговорил Моксель, — что ты чешешься как бы это… по привычке. Ну, типа в твою сущность въелось утверждение, что на тебе полно паразитов и ты…

— Сущность… — проворчал Ексель, у которого, как и у всякого ифрита, портилось настроение, если ему доводилось услышать какое-нибудь шибко умное слово, — где нахватался-то? Говори нормально, чтобы все тебя понимали.

— А ты не понимаешь?

— А я не понимаю, — подтвердил Ексель.

— И я не понимаю, — хмыкнул Моксель. — И чего из этого? Артур Артурович так говорит, значит, правильно…

С этим Ексель не мог поспорить. Он так и сказал:

— Не спорю…

На этом начавшийся было разговор увял и сошел бы совсем на нет, если бы придорожную тишину не нарушил свист рассекаемого воздуха. Ексель и Моксель — как один — выскочили на дорогу, но ничего не увидели, кроме клуба пыли, поднятой промчавшимся мимо непонятным агрегатом.

— Опять! — воскликнул Ексель.

— Опять! — эхом откликнулся Моксель.

— Если этого урода поймать, с него фишников содрать можно будет — немерено! — крикнул Ексель.

— Так ведь не можем мы его поймать! — в отчаянии завопил Моксель. — Мы даже рассмотреть не можем — кто это или что!

— Хреновина, — подтвердил Ексель, — очень плохо. Это надо же — двадцать раз туда обратно летает по нашей дороге какое-то недоразумение и нельзя его оштрафовать.

— Хреновина, — согласился Моксель.

Какое-то время они молчали, понуро ковыряя асфальтовую дорогу своими полосатыми ятаганами, потом Моксель вдруг встрепенулся:

— А вон глянь! Идет кто-то…

— И правда, — вглядевшись, произнес Ексель, — кто-то идет. Штаны на коленках продраны. Непорядок.

— Непорядок! — хихикнул Моксель и юркнул в кусты.

Ексель оглянулся в последний раз на приближающегося Никиту и последовал примеру своего товарища.

— Ага-а-а! — заорали ифриты в четыре горла, выскакивая на дорогу.

— Попался! — крикнул Ексель, хватая Никиту за плечи.

— Попался! — вторил ему Моксель, заходя сзади и тоже хватая Никиту за плечи.

— Ну? — совершенно синхронно проговорили они. — Что мы теперь делать будем? Чего молчишь?

А молчал Никита оттого, что у него от неожиданности временно отнялся язык. Вообще-то не шуточки, когда на тебя из-за кустов вылетают четыре мордоворота в синей форме и с громадными полосатыми ятаганами. Правда, через несколько секунд Никита разглядел, что мужиков не четыре, а только два — двухголовых, — но легче ему от этого не стало.

«Ифриты, — сразу догадался Никита. — Что делать будем? Драться? В прошлый раз они мне наваляли конкретно. Голову отрубили. Их тогда трое было — шесть рыл, то есть сейчас всего двое, но и теперь преимущество не на моей стороне… Попался? Это они меня искали, значит! Хотят в Смирилище вернуть… Дернуть бы отсюда, а они меня крепко держат. И ножи у них здоровенные, хоть и полосатые. Ладно… осталось одно только средство. Пробуем вариант „придурок“. Авось что-нибудь и получится. Гоша вот Северный, когда его с наркотой на улице прихватили, повалился мусорам в ноги и стал вопить, что он рахитичный сирота и что его подставили. Мусора, охренев после таких заявлений, поступивших от стодвадцатикилограммового детины, немного подрастерялись, и Гоше удалось под шумок всучить им триста баксов и золотые часы, а самому свалить…»

Все эти мысли за одно только мгновение промелькнули в голове Никиты, а в следующее мгновение он уже жалобно искривил лицо и провыл через плаксиво вывернутые губы:

— Дяденьки! Не надо трогать меня!

— Ты чего? — опешил Ексель. — Придурок?

— Придурок? — переспросил Моксель.

— Да! — немедленно откликнулся Никита. — То есть нет, но я сирота. Родители у меня умерли… то есть живы. А я совсем один остался. Отпустите, а?

— Не можем! — сурово и непреклонно качнул головами Ексель. — Такой порядок.

— Такой порядок, — подтвердил Моксель. — Попался — значит, плати!

— За что? — безуспешно пытаясь вызвать слезы на глаза, простонал Никита.

— Как за что? — удивился Ексель. — За то, что ты попался. Ты что, не видишь, кто мы такие?

Никита ничего не сказал, и Моксель тогда ответил за него:

— Мы — ГАИИ. Попался — плати.

— ГАИИ? — переспросил Никита. — Но я же… кажется, ничего не нарушил.