Антон Твердов - Реквием для хора с оркестром

— Хорошо он подумал! — выскочила вперед Анна. — Он решил порвать со своей прошлой жизнью и сбросить с себя груз прошлых ошибок.

— В натуре, — подтвердил Никита.

— Как знаешь… — зловеще выдохнул Гоша и медленно-медленно потащил из кобуры неправдоподобно большой пистолет.

В дальнейшие мгновения Никита не думал ни о нем. Отточенный годами бандитской жизни инстинкт взметнулся в нем. Инстинкт швырнул его вперед, инстинкт же заставил мощное тело Никиты двигаться молниеносно. Никита поднырнул под занесенным кулаком Вадика, но добраться до предателя-Гоши все-таки не успел. На пути его возникла откуда-то туша Олега Сорвиголова. Олег обхватил Никиту поперек туловища, как делают страстные, но грубоватые любовники перед долгим поцелуем, и сильно ударил лбом в переносицу.

Анна вскрикнула. Никита отлетел в сторону и наткнулся на каменный кулак Вадика, который врезался в его челюсть так мощно, что Никита как подкошенный рухнул на колени и замотал головой, словно бык, отгоняющий слепней.

— Вот так, — возник в сыром ночном воздухе голос Гоши Северного. — Не надо было рыпаться. А теперь телку…

Расслышав последние слова, Никита зарычал и вскочил на ноги. Вадик снова бросился на него, но Никита мгновенно отпрыгнул в сторону, а когда Вадик пролетел мимо него, зарядил тому каблуком ботинка под колени — Вадик с проклятиями ухнул в ближайшие кусты.

— Держи ее!

Никита развернулся на эти слова — Олег Сорвиголова, схватив Анну за волосы — за прекрасные золотистые волосы, тащил девушку к угрюмо молчащей машине. На потном лице Олега застыла ухмылка. Никита шагнул к нему и, отметив долетевший откуда-то сбоку голос Гоши:

— Сорвиголова! В машину ее, суку, тащи! — вдруг вспомнил, что в руках у него зажата массивная астролябия.

Никита широко размахнулся.

Олег Сорвиголова поздно заметил Никиту. Возможно, он вообще его не заметил бы, если бы не предостерегающий окрик Гоши — но и в том и другом случае ничего сделать не смог. Позолоченная махина астролябии со свистом рассекла стылый воздух и тяжко опустилась на знаменитую голову Олега.

Олег раскрыл рот, выпустил золотые пряди и снопом повалился на асфальт.

Тяжело дыша, Никита посмотрел на астролябию в своих руках. Позолоченные лопасти были неисправимо изувечены. Потом перевел взгляд на неподвижно лежащего на земле Олега, вокруг головы которого стремительно расплывалось темное пятно.

— Это неслыханное безобразие! — вывел его из ступора пронзительный голос Анны. — Государство, которое дает возможность каждому добропорядочному гражданину право на самосовершенствование, кажется, забывает о наличии индивидуумов, которым незнакомо само понятие моральных принципов… Государство…

Неизвестно что наговорила бы поколебленная в своих светлых убеждениях девушка, если бы ее не прервал хриплый голос Гоши Северного:

— Ну хватит, бляди! Доигрались!

Никита повернулся к Гоше и прежде его самого увидел черное и смертельно опасное дуло пистолета, направленное прямо ему — Никите — в грудь.

— Хватит, — повторил Гоша. — Доигрались. Не ожидал я от тебя, Никита, такой херни, не ожидал. Пахан наш, Женя Петросян, говорил мне: не дави слишком сильно на пацана — то есть на тебя, — не дави… Он сам образумится, нужно его только на правильный путь наставить. А ты вон как…

Гоша указал глазами на безмолвное тело Олега Сорвиголова.

— И теперь, — вздохнув, продолжал Гоша, — мне не остается ничего, кроме…

Передернув затвор, Гоша не договорил. Да и не имело смысла договаривать.

— Гоша, — сглотнув слюну, позвал Никита. — Ты чего?

— А того, — деревянным голосом сказал Гоша и прищурил левый глаз. — Ты железяку-то брось… Все равно тебе не понадобится…

Никита шевельнул правой рукой. Гоша скосил глаза на полетевшую в кусты астролябию — и в этом была его ошибка, в которой не раз раскаивался и он сам, и не подозревающие об этом печальном случае официанты многих ресторанов, которые на протяжении всей последующей Гошиной жизни не раз и не два имели неосторожность предложить Гоше в качестве блюда к завтраку «яйца всмятку».

Как только Гоша на мгновение отвел от него глаза, Никита прыгнул вперед и нанес мощнейший удар ногой Гоше между ног. Гоша выронил пистолет, свел вместе колени, закатил глаза к равнодушному небу и тихо-тихо что-то пропищал, перед тем как ничком свалиться к подъездным ступеням.

— Готово, — хрипло сказал Никита, поворачивая к Анне.

— Готово! — ухмыльнулся невесть когда успевший покинуть место своего приземления Вадик.

Никита отступил назад, стараясь понять, куда подевалась Анна, — и пропустил тот момент, когда Вадик размахнулся астролябией. Старинный позолоченный прибор второй раз за минуту взлетел в ночном воздухе и опустился прямо на темя Никиты.

Ослепительной вспышкой разорвалась темнота, и Никита почувствовал вдруг, как ноги и руки отказали ему, словно бы отделившись от его туловища, мгновенно и слаженно, как будто осознав, что в них отпала всякая необходимость. Никита хотел вскрикнуть, но не смог произнести ни звука в пузырящейся золотыми отблесками радуге, в которую внезапно превратилась вспышка, ослепившая Никиту сразу после удара по голове. Чтобы хоть что-то сделать в эти страшные мгновения, Никита попробовал по шевелить своим туловищем — и это у него получилось. Секунду спустя он уже плыл по радуге, извиваясь на манер сперматозоида, плыл быстро, словно от чего-то спасаясь или к чему-то стремясь. Какие-то отрывочные звуки долетали до него из того мира, который Никита еще пару секунд назад считал родным:

— Нонсенс! — голосил пронзительный женский голос. — Что же происходит в конце концов? Почему стражи порядка не на месте преступления? Государство, в котором до сих пор можно найти индивидуумов, подобно… Никитушка! Что же они с тобой сделали? Сучары гуммозные! Волки-и-и… — Окончание женского вопля накрутилось на вибрирующую спираль милицейской сирены и утонуло в переливающихся волнах радуги, по которым Никита катился, уже не прикладывая к этому никаких усилий — все быстрее и быстрее.

Когда движение стало невыносимо быстрым, Никита замер, словно со всего размаху врезавшись во что-то мягкое и влажное. И тогда на него навалилась спасительная черная пустота.

Пробуждение давалось Никите с большим трудом — как будто он сдирал с себя глухое ватное одеяло, а за этим одеялом было еще одно, а потом еще одно, и груз бесконечных удушающих одеял тяжело давил на Никиту, сковывая руки и ноги…

«Постойте? — подумал он вдруг. — Какие руки и ноги, если у меня руки и ноги давно отвалились?»

Никита открыл глаза, пошевелился и первым делом заметил, что все положенные человеку при рождении конечности у него присутствуют. Сразу после этого Никита определил, что лежит на какой-то твердой ребристой поверхности, а над головой у него низкий потолок и ярчайшая электрическая лампочка, забранная в намордник из ржавого железа.