Светлана Славная - Мафиози из гарема

Иван вспомнил глаза обгоревшего. Нет, такой человек вряд ли сможет отмахнуться от собственной памяти, что бы она ни скрывала. И он, Иван Птенчиков, поможет ему вскрыть этот закупоренный катастрофой сосуд, потому что уверен: там хранится не пыль, а золотой песок. Что же касается необходимости безотлагательно спасти какую-то незнакомку… ну надо — значит, надо. Иван лично отправится в прошлое и сделает все, что в его силах. Пусть только этот контуженый парень вспомнит, куда лететь!

Растроганный собственным благородством, Птенчиков подлил себе горячего чайку. На него снизошло благодушное умиротворение. Хорошо бы сейчас включить книгопечку и распечатать себе что-нибудь возвышенно-философское… Стоп, ничего не получится: Центральный компьютер ИИИ сгорел, в архиве царит хаос, и его дивная печка на данный момент является грудой никчемного металлолома. Да и зачем что-то распечатывать, если сегодня в Институте он обнаружил настоящую, бумажную книгу! Птенчиков взвился с места и помчался в коридор, где в кармане пальто лежала его находка.

Устроившись в плетеном кресле и включив бра, он трепетно зашуршал страницами. Книга представляла собой сборник миниатюр. Птенчиков с интересом разглядывал изумительно выполненные изображения эпических героев, пиров и праздников, батальные сцены и лирические отступления. Филигранная графика сочеталась с красочным узором, напоминающим о достижениях древних мастеров в области ковроткачества. Каллиграфические надписи на арабском языке манили окунуться в далекий мир средневекового Востока. Иван улыбнулся им, как добрым знакомым (арабский он освоил наряду с другими языками, когда готовился к путешествию в знаменитую библиотеку Иоанна Грозного), и начал читать.

Тематика миниатюр поражала разнообразием: здесь был представлен двор эмира Бухарского, хана Хивинского, шаха Иранского, султана Турецкого… Этакий энциклопедический срез жизни древневосточного общества. К большому неудовольствию Ивана, в тексте постоянно ощущались пробелы, будто целые куски повествования были варварски вырезаны и уничтожены. Наконец он сообразил, что книга, скорее всего, является копией, собственноручно сделанной Антиповым из каких-то профессиональных побуждений. Художника интересовали лишь сами изображения, потому страницы, лишенные иллюстраций, он попросту пропускал.

Чувство симпатии к владельцу миниатюр несколько померкло, однако Птенчиков тут же себя осадил: как бы там ни было, но этот сборник являлся единственной бумажной книгой, которую влюбленный в свое дело учитель литературы увидел за все время пребывания в XXII веке. Антипов не стал обращать творения древних мастеров в бездушно-электронное безобразие, он постарался их сохранить в первозданном виде. Одно это уже заслуживало уважения! Иван тепло улыбнулся: завтра он постарается разыскать художника, и вполне вероятно, что это знакомство доставит им обоим огромное удовольствие.

На следующее утро Птенчиков подскочил ни свет ни заря — уж очень ему хотелось познакомиться с вероятным единомышленником. Звонить куда-то в такую рань было неприлично. Маясь от нетерпения, Иван подошел к окну. Батюшки! Какой сюрприз: унылая серость, доводившая его давеча до нервного расстройства, за ночь сменилась сияющей белизной первого снега. Даже уродливый остов «многофункциональной кормушки», сооруженной Птенчиковым в припадке острой хандры, теперь напоминал очертаниями игрушечный замок, невесть каким чудом занесенный в лесную глухомань. Возликовав, Иван скинул пижаму и в одних трусах выскочил в морозную свежесть предрассветных сумерек.

Босые ноги тут же свело от соприкосновения с ледяной крупой. Иван попробовал собрать пригоршней снег, чтобы растереть крепкое, жилистое тело, но скривился от разочарования: белый покров был еще слишком тонок, и в его ладонях оказалось полным-полно сосновых иголок вперемешку с землей. Вернувшись на крыльцо, он тщательно обтер руками жидкие снежинки с перил и посыпал себя сверху, будто хотел посолить. На этом ритуал первого приветствия зимы пришлось признать оконченным.

Правда, в качестве экстремального развлечения у Птенчикова всегда оставалась возможность добежать до лесного озерца и окунуться в ледяные объятия воды. Прикинув, что для звонка Антипову все еще слишком рано, он вернулся в избушку, облачился в спортивный костюм, нацепил на ноги старые — столетней давности! — кроссовки, которые не соглашался променять ни на одну из современных рессорно-скоростных моделей, и взял плавный старт в направлении рассвета. Бегать Иван любил. Сложно сказать, сколько километров он намотал в свое время по городскому парку, раскинувшемуся неподалеку от его дома. Чутко прислушиваясь к внутреннему состоянию, он произвел небольшое ускорение и остался доволен: судя по всему, от подобных экзерсисов переместиться в Шамбалу ему не грозило. Легкая атлетика — королева спорта! Может, заменить комплексы асан метанием молота? А лучше- бумеранга, чтобы не разыскивать это молот в сугробах, если он вдруг полетит не в ту сторону…

Заспанное солнышко нехотя поглядывало сквозь макушки деревьев на клубящийся у земли морозный туман. «Ему бы кофейку», — сочувственно подумал Иван. Сам он ощущал себя превосходно: пробежка бодрила и вдохновляла; но, согласитесь, небесному светилу как-то несолидно пускаться вскачь — что о нем подумают жители земли? Развеселившись, Иван еще наддал ходу и лихо взлетел на последний пригорок, отделяющий его от воды.

Открывшееся зрелище буквально заворожило склонного к метафорическому восприятию действительности учителя литературы. Перед ним плескалась целая чаша золота! Озеро за ночь покрылось ледком, а чистюля-ветер не дал снежинкам его засыпать, сметя их к дальнему берегу. Иван осторожно спустился с обрыва и подошел к самой кромке. Робкое золото слегка отступило, и он увидел, будто под стеклом аквариума, сплетение темных водорослей и небольшую рыбешку, меланхолично пошевеливающую плавниками. Рыба озадаченно взглянула на Птенчикова, вильнула хвостом и ушла в глубину. Иван поднял глаза к золотому сиянию и осторожно шагнул на лед.

Удивительное состояние «между» пронзило его со всей остротой. Только хрупкая корочка отделяла небо от воды, высоту от глубины, зыбкую прозрачность от темной тайны, неподвластной человеческому взгляду. Иван замер на месте, страшась нарушить баланс между настоящим и вероятным, жизнью и смертью, теплом спортивного костюма и ледяным ужасом жестокой воды. Солнце поднялось выше, золотые струйки потекли по льду к дальнему берегу, пробираясь меж снежными иероглифами, оставленными ветром.

Иван медленно развернулся и пошел обратно. Окунаться в воду расхотелось: он не чувствовал себя вправе ломать исполненную мистического смысла ледяную грань.