Евгений Связов - Отчет 1…и принцессу в нагрузку

– Трой! – крикнул зеленоглазый, расцепляя руки и шагая к Трою, пытаясь вцепиться в его рубашку. Он не успел.

Прыжком преодолев три шага, я правой задвинул еще не вынутую саблю, а левой отвесил добротную оплеуху. Крутанувшись, Трой отлетел на пару шагов и рухнул на песок.

Вернув руки на пояс, я улыбнулся зеленоглазому, застывшему в паре шагов от меня и спросил:

– Так кто же просил меня явиться в шатер совета?

– Принцесса Эрма… вождь… – сообщил он, экстренно перейдя к разглядыванию песка, на котором я стоял. Парень явно хотел что-то спросить, но не решался, опасаясь отправиться за Троем.

– Меня зовут Харш. – подсказал я.

– … вождь Харш. – торопливо закончил он.

– Как тебя звать и как именуют тех, кто носит серое?

– Торк. Войны.

– А в синем – старшие войны?

– Да.

– Воин Торк, сними с Торна саблю. У него не хватает выдержки для война.

Торн удивился настолько, что поднял взгляд.

– И, кстати, можешь на меня смотреть, если хочешь.

– Хорош… но оружие дает совет старейших воинов…

– И давно ему повесили сабельку?

– На второй день нашествия, когда воинов стало мало…

– И совет решил заменить качество количеством. Понятно. – я посмотрел на верхушку бархана и увидел старшего война с копьем, в кольчуге и шлеме.

Вздохнув, я буркнул:

– Ну тогда пусть носит. Думаю, принцесса Эрма не обидится, если ее боевой друг немного погуляет среди ее народа.

Я мрачно посмотрел на слабо стонущего Троя, отвернулся и побрел на верхушку бархана.

Старший воин, охранявший что-то на вершине, поприветствовал меня легким чуть насмешливым поклоном и вернулся к сонному созерцанию панорамы лагеря. Чиркнув взглядом по его сивому затылку, я присоединил свой взгляд к его взгляду.

Шатры, шатры, шатры. Белый шатер в трех сотнях шагов. Вокруг – полурастворенное в кострах, навесах и одеждах, желтых с зеленым, кольцо голубых одежд. Шатер совета. Гигантской сумасшедшей смешинкой, пушистой, теплой и ласковой в меня залетает ощущение Эрмы. Тело непроизвольно хрюкает, а я выдаю куда-то в шатер такую же хохотуньку, отвечая, что сейчас, чуть осмотрюсь и приду посмеяться за компанию, после чего начинаю добросовестно выполнять обещание.

Люди, кони. Собаки. Дети. Шатры, навесы, костры, котелки.

Под навесами раненые. У одного из раненых человек в черном. Понемножку высасывает боль.

Боль, физическая, духовная, смешанная со страхом, страхом неизвестности, легкой прозрачной тряпочкой висит над всем стойбищем, сгущаясь над ранеными и чуть развеиваясь над людьми в черном.

– Сколько потеряли? – тихо спросил я у старшего война.

– Триста семей и две тысячи воинов…, вождь.

– Я – Харш. Ты?

– Гром.

Он повернулся ко мне и еще раз поклонился. Такой чуть настороженный и совсем чуть-чуть надеющийся.

Чуть– чуть -это слишком мало.

– Старший воин Гром, скажи мне, сколько бойцов осталось в племени?

Он посмотрел на небо, высчитывая.

– Три тысячи.

– Считая раненых и молодых, старший?

Я заглянул ему в глаза, высматривая правду.

– Считая три сотни раненых, которые могут драться, две сотни, которые умрут в течении недели и полторы тысяч молодых.

Гром выдержал мой проникновенный взгляд и ответил своим. Таким мог смотреть, например, умирающий ребенок на доктора и от этого взгляда я чувствовал, как на меня незримо наползает, пытаясь согнуть и напугать, тяжесть ответственности за пару-тройке тысяч людей. Мне стало страшно и со страху я вспомнил, что я обычно делал с орками в Warcraft. Я улыбнулся, и ухватив эту тяжелую ответственность за яйца, стал выяснять, чем же это я собрался управлять.

– Старший, расскажи мне, как мы сражаемся.

– Вождь? – он чуть приподнял бровь, пытаясь показать непонимание.

– Я в этом мире недавно. Умею водить войска, умею думать о народе. Но не знаю ни брусчей, ни других. Расскажи о брусчах.

Гром отвел взгляд, уставил его в воздух и стал нарезать короткими фразами:

– Боец вооружен мечем или саблей, копьем, луком. Доспехи разные. Старший воин умеет отбиться от трех воинов. Воин умеет отбиться от трех трупоедов. Выученный воин умеет метать стелу на триста шагов с седла. Стоя бьют в голову с пятисот. Знаем конный и пеший строй. Три сотни старших воинов умеют брать города, сбивать со следа, переодеваться и выведывать.

Семьсот семей. Мать, две-пять женщин, пять-десять молодых, десяток-другой детей…

Замолчав, он оторвался от неба и посмотрел на меня, взглядом спрашивая, что бы еще рассказать…

– Передвигаетесь на конях, вещи – волоком?

– Да.

– Что умеют молодые войны?

– Меч, копье. Лук сто с седла, триста – стоя. Слабые.

– Хорошо. В охране шатра Совета есть кто-нибудь из таких же как ты?

Гром, у которого надежда чуть не плескалась из ушей, неумело изобразил недоумение. Я сердито буркнул:

– Старший, не делай маски. У шатра есть кто-нибудь, кто надеется и кто знает свой народ?

– Старший воин Тур, вождь.

– Спасибо.

Гром поклонился. Поклон был гораздо ниже того, которым он меня приветствовал. Интересно, если бы мы проговорили часа три, попробовал бы он воткнуть голову в песок?

Я кивнул ему и зашагал к костру совета. Гром за моей спиной замахал копьем, передавая что-то паре сотен смотрящих на него глаз. Судя по глубине поклонов, которыми меня приветствовали, он транслировал по сети копейщиков запись нашего разговора. Сигнальщики на вершинах замахали копьями и мне в спину диким котом вцепилась мысль, что ошибаться мне нельзя. Острые когти этой замечательной идеи достали спиной мозг, и я чуть не споткнулся.

Грязно матюгнувшись, я разрешил себе ошибаться, сколько и куда влезет и, забивая трубку, уронил через плече:

– Торк!

– Да?

– Кто сейчас правит народом?

– Совет мудрейших, принц Ран и Принцесса Эрма

– Я?

– Э-э-э…

– Как есть! – выдул я в него струей дыма.

– Брусчи свободный народ. Они подчиняются тому, кого приняли.

– Все?

– Да.

Я весело хмыкнул и, не успев даже задуматься, что же это делаю, завернул к раненому в паре шагов от маршрута.

У молодого война в светло-голубом стояли лекарь и две женщины в темно и светло-зеленом. Из-за их спин выглядывало только залитое потом белого лица. Женщины, обернувшись на шум шагов, поклонились и расступились, открыв распухшее гигантской флегмоной плече и уставшее лицо молодой женщины-лекаря, корректирующей биополе ладонями. Она привычно коснулась меня, пробежалась по органам легкими щекотунчиками, пошла внутрь, вздрогнула, отскочила. Хмыкнув, я коснулся ее.

Смесь уверенности и отчаянья. Гноящиеся царапины, уносящие жизни. Усталость.

– Давно? – кивнул я на война. Воин открыл завалившиеся в глубины черепа глаза, отыскал меня и прохрипел: