Надежда Первухина - Попробуй ее сжечь!

– Благословенна будь, ведьма, входящая под кров мой! – торжественно проговорила Анна Николаевна и низко поклонилась.

– Благословенна будь, ведьма, принимающая меня! – ответила женщина и тоже сделала что-то вроде реверанса. После чего шагнула в коридор. Дверной проем за ее спиной засветился как раскаленная вольфрамовая нить, потом погас.

Хлопнула закрывающаяся дверь.

– Защита у вас что надо, – одобрительно сказала женщина с помелом и бутылкой. – Ну, рада вас видеть, Анна Николаевна. А это и есть ваши племянницы?

– Племянница и ее подруга. Юля и Марина. Девочки, вы могли бы поклониться. Перед вами – родная сестра Госпожи Ведьм. Ее имя – Марья Белинская.

– Да ладно вам! Давайте без официоза, – отмахнулась женщина. – Куда можно поставить помело? Ага, мерси. Анна Николаевна, Дарья передает вам бутылочку тосканского. Из самых старых запасов.

– О, великолепно. Прошу вас, пройдемте в столовую.

– С удовольствием, – кивнула Марья Белинская. – Пока летела от Холмца до Щедрого на метле, что-то так продрогла. Так что не откажусь от чашечки чая с чем-нибудь… О, да вы меня как ждали!

– Конечно, ждали, – сказала Анна Николаевна. Ее лицо сияло. По этому сиянию девушки определили, что Марья Белинская – человек чрезвычайной важности, а не какой-нибудь моторист механической лопаты.

– А где вы оставили свои вещи? – поинтересовалась Анна Николаевна.

– В Холмце на вокзале, в камере хранения. Понадобятся, я до камеры сделаю портал и всё заберу. Просто у меня на порталы столько энергии уходит, все силы трачу.

– Если позволите, портал для вас сделаю я, – любезно отозвалась Анна Николаевна.

– Ну что вы, из-за таких мелочей… А давайте чай пить!

Снова все расселись за столом. Зашумел самовар, задвигались чашки, сами собой наполнились вареньем вазочки…

– Мы, ведьмы, любим почаевничать, – сказала Анна Николаевна, улыбаясь.

– Не то слово, – усмехнулась Марья Белинская. Она умылась с дороги и тоже переоделась в халатик. На воротнике халатика были вышиты фиалки. Юля задумалась: сколько же у ее тети в доме халатиков?!

Ведьма бальзаковского возраста, ведьма молодая и ведьма совсем юная, а также ее подруга вдоволь напились чаю.

– А теперь поговорим о делах, – сказала Марья, отставляя чашку. – Арфа у вас?

– Да. Я скрыла ее в надежном месте, – сказала Анна Николаевна.

– Девочки знают об Арфе? – Марья указала на наших героинь кивком головы. – То есть, я имела в виду, о ее свойствах.

– Нет, я не говорила… Есть небольшая проблема, Марья Авдеевна.

– Просто Марья.

– Наши девочки сегодня попали в неприятную ситуацию.

– А именно?

– В нашем городе есть журналист, Сидор Акашкин. Пройдоха и проныра, каких мало. Он воспользовался контрафактным афродизиаком и ненадолго околдовал девочек.

– И?

– И что-то выведал у них. Когда я пришла на помощь и развеяла чары, девочки ничего не помнили, а Сидор клялся, что ни единого их слова не просочится в прессу. Но клятвы этого мерзавца – просто мусор. Я хочу сегодня просканировать девочек, чтобы знать точно, что они рассказали Акашкину.

– До полуночи двадцать минут. Давайте не будем волноваться и еще выпьем чаю.

– Но, Марья, сканирование – это важно!

– Просканируем. Анна Николаевна, это же несложно. Зачем девчонок пугать? Можно мне круассан с вареньем? Мерси.

Марья Белинская безмятежно пила чай, а когда на больших городских часах пробило двенадцать, она сказала Юле и Марине:

– Дайте мне ваши правые руки.

– Я бы провела сама… – возразила было Анна Николаевна, но вмиг умолкла, потому что глаза Марьи Белинской налились потусторонним светом, а по комнате завихрились радужные блики. В соседнем кабинете сам собой заиграл рояль.

Это длилось минут пять-шесть, не больше. Затем Марья выпустила ладони девочек. Свет в ее глазах погас. Комната вернулась в нормальное состояние.

– У меня для вас плохие новости, – сказала Марья. – Девчонки выболтали вашему Акашкину всё. Он знает про Арфу элементалей. И, похоже, он ни перед чем не остановится, лишь бы устроить из этого сенсацию.

– Святая Вальпурга! Что же делать?! – воскликнула Анна Николаевна.

– Это еще не всё, – нахмурилась Марья. – Юля помечена.

Анна Николаевна ахнула и побелела как полотно.

– Знак Теодитора? – еле выговорила она.

– Да, – кивнула Марья.

Стояла глубокая ночь. Во всем Щедром не нашлось бы даже собаки, которая не дремала бы в своей обитой войлоком уютной будке. Мир и покой сошли на оккультный российский городок. Спала мэр города, и ей не снились кошмары на тему предстоящих выборов. Спала любовница заместителя мэра, и ей снился кошмар про то, как она сдает экзамены в институт машиностроения. Спали умертвия в своих могилах, потому что и умертвиям надо отдыхать от бурной послежизнедеятельности. Спали оборотни, завершив еще один день, полный торговых операций на городских рынках. Даже вампиры, эти дети ночи, позволили себе легкую дремоту – уж слишком хороша была эта ночь, не хотелось осквернять ее поиском каких-то жертв… Спали праведники и грешники, священники и сантехники, библиотекари и фотомодели, рэкетиры и следователи по особо важным делам…

Словом, благословенный сон был ниспослан городу Щедрому, и город не преминул этим сном воспользоваться. На небе сияли дивные огнистые звезды, блестевшие, словно осколки льда в коктейле архангелов. Ни один ветерок не колыхал листвы в городских садах и парках. Цветы клонились под тяжестью сладкой ночной росы… Головы прикипали к подушкам в поисках самых доброкачественных снов, а руки сами собой нежно подтягивали к подбородку одеяла…

Но – чу! Не так уж мирна и тиха была эта ночь, если в блаженной тиши ее слышались непонятные шорохи. И исходили эти шорохи из квартиры номер восемьдесят восемь дома номер восемь, что по улице имени Агриппы Неттесхеймского. Ибо жил в этой квартире не кто иной, как наш незабвенный старатель прессы и копатель правды – журналист Сидор Акашкин.

Нам – Голосу Автора – прихотливой судьбой разрешено заглядывать даже в такие квартиры. Чем мы и не преминем воспользоваться.

Итак, мы с вами, дорогой и бесценный читатель, проникаем в квартиру номер восемьдесят восемь (кстати, она тщательно заперта, и не будь у нас особого дара, не получилось бы, но об этом не стоит…), проникаем с некоторым трепетом, потому что это святая святых зловредного журналиста.

Квартира выглядит убого и запущенно. Журналистские гонорары не позволяют Сидору сделать даже мало-мальски приличный ремонт. Впрочем, если бы и позволяли, он не стал бы тратить на ремонт время, ибо всё его время отдано поиску жареных фактов, копченых гипотез и вообще информации, хорошенько пахнущей паленым. В квартире душно, пахнет плохими папиросами и старыми газетами. Единственная комната напоминает давно не мытое холостяцкое логово с тою только разницей, что обычно холостяки не держат у себя такого количества журналов и газет (впрочем, кто их знает, холостяков! Мы, Голос Автора, с ними знакомы мало и знакомиться не имеем желания). На продавленной тахте притулилась плоская подушка в засаленной наволочке и клетчатый плед, годный только на то, чтобы сделать из него коврик при двери. Возле тахты вперемешку со шлепанцами и пепельницами валяются модные глянцевые журналы. На этажерке торчит музыкальный центр, явно давно сломанный, и банка шпрот. На единственном столе тоже громоздятся всевозможные завалы, но сейчас Сидор как раз занимается тем, что сметает их, освобождая место для чего-то круглого и громоздкого. Круглое и громоздкое завернуто в старую плюшевую скатерть и напоминает то ли арбуз, то ли отрубленную голову (тут каждый может фантазировать так, как ему позволяют его природные наклонности).