Александр Афанасьев - Алая кровь на белых крыльях

- Мы не эскадрон- сказал Князь гордо подняв лицо с орлиным профилем. Мы Сирийская Ала Понтия Пилата и руки мы умоем только после Победы, о смотрите поручик, француз очнулся, значит вы можете начинать -

Пока лейтенанта привязывали за ноги к двум согнутым березам, в глубине леса казаки и гусары деловито вешали зуавов. Данную затею применили обнаружив на их фесках украшения из прядей и локонов разных оттенков. Так легионеры отмечали свои победы над беззащитными женщинами. У одного из легионеров подобного украшения не было, он как выяснилось предпочитал мальчиков. Его для разнообразия посадили на кол.

Таким образом База на Унече усиленная Корпусом Глебовского, стала доминировать над солидной частью Брянской губернией. Во всех населенных пунктах появились комендатуры Легиона (благодаря походной канцелярии покойного лейтенанта Де Ла Пена). Конники Джихара и Дундича вели постоянную разведку и тщательно локализовали рейды мелких санационных групп. А в леса, где расположились спасенные узники, ушло два обоза с оружием, амуницией и продовольствием. Это было начало партизанского края и Бригады "Данциг". Не прошло и месяца, как в окрестностях Брянской губернии стали появляться странные отряды в шинелях с красными и синими разговорами, в суконных шлемах напоминающих то ли уборы русских витязей, толи кайзерские шлемы и что характерно говорящих на русском, немецком и украинском языках. И у многих на шлемах и рукавах был нашит шеврон - два белых креста на алом фоне. Живых санационщиков и легионеров после них не оставалось. За фураж и продовольствие они платили золотом и с местными обывателями были сугубо корректны (окромя коллаборционистов и бандитов, эти же категории местных жителей исполнялись с помощью "Конопляной тетушки"). Так начала свою боевую историю Бригада "Данциг". Учитывая то что запасы гвардейского обмундирования на Базе "Унеча" были весьма солидны, а офицеры и солдаты Русской армии предпочитали привычное обмундирование, богатврки и шинели с "разговорами" Княжна щедро раздавала иррегулярным союзникам, осробенно они были побулярны в отряде Буденного. Батька Семен даже посылал рекламно вербовачные отряды в новой форме, которая способствовала притоку добровольцев. В народе суконки накрепко и навсегда прозвали "Буденновками". Учитывая что хлопцы Батьки Семены были не добрее к врагам чем бойцы Бригада Данциг, их форма стала пугалом для Легиона и прочих Антант и в плен их не брали, впрочем носители суконных богатырок украшенных красными звездами с золотым плугом и сами как правило не сдавались. Был случай когда во время Буденовского рейда один ротный навестил родное село мимо которого проходил его полк и в родительской избе встретил брата, ставшего Легионером. Он набил братцу морду, дал полчаса на то что бы он исчез из этих мест навсегда и вышел на улицу перекурить. А на шум примчались пятеро патрульных легтонеров, но увидя буденовку, трое сбежали побросав винтовки, а двое сдались в плен.

Из детских сочинений:

"Уже была полная оккупационная власть. На улицах все деревья были срублены и многие дома были разрушены. По улицам ходили солдаты без погон и с ружьями. Часто я видел в окно, как эти солдаты вели куда-то мужчин, женщин и детей. Все это было в N, я помню очень смутно; помню, как на моих глазах два каких-то жида комиссара и солдаты зарезали женщину и двоих детей и как у одного из жидов были окровавлены все руки кровью невинных младенцев. На меня этот случай произвел очень сильное и потрясающее впечатление, я в этот же день очень сильно заболел, и мне в бреду все время мерещился страшный жид комиссар с окровавленными руками и двое детей.

Потом при наступлении поляков мы бежали, и сколько страшных картин, которые не мог никто бы описать, пришлось мне увидеть, - все было в крови, и ручьи крови текли по всему пути железной дороги и ярко выделялись на белом снегу. Всюду по пути легионеры резали убегающих. Поезд мчался с быстротой молнии, а задние вагоны горели. Всюду был страшный дым и грохот. Мне от всего этого стало дурно".

Анисим Кривов стоял и смотрел на черные печные трубы торчащие вверх. Все-таки не нужно было уходить в лес на охоту. Он и это страшное пепелище- все что осталось от его деревни Качаловки. Сердце отказывалось верить, но разум кричал, что нужно возвращаться в избушку на охотничьей заимке, потому что здесь никого и ничего не осталось. Впрочем, осталось, точнее, остались - черные печные трубы. Но он решил подойти поближе и все рассмотреть. Рассматривать в принципе было нечего - несколько втоптанных гильз и пустые банки от иностранных консервов. Все это Анисим фиксировал каким-то уголком еще чудом работающего сознания, сам же, потерявший рассудок от увиденного пытался найти Алену с детьми. Но что можно было найти на этом пепелище? Огонь потрудился на славу! Но Анисим отказывался верить, ибо так не должно было быть! Но это было. Шок от увиденного, открыл в его мозгу какое-то второе дыхание, и он стал, как сомнамбула кружить вокруг деревни, пытаясь разобрать все следы. Но охотничьи навыки только сделали его ужас сильнее. Никто не вышел из деревни, когда пришли чужаки, никаких следов - только его и многочисленные следы мужской обуви пришедших с большака и ушедших обратно. И еще окурки - папиросы ненашенские. Такие папиросы он видел в городе на рынке - они появились, когда в город пришли американцы, и эти консервы тоже. Он понимал, что никого нет в живых, но продолжал искать следы, зашел туда, где стояла его изба. Битые почерневшие черепки. Хотя не все битые. Глиняная свистулька! Эту свистульку он делал для младшей Анюты! Значит еще есть надежда! Анисим продолжил поиски. Солнце начало заходить за горизонт, а между черных торчащих в небо обгоревших труб ползал на четвереньках человек, пытаясь что-то разглядеть на земле в наступающих сумерках.

Утренний рассвет озарил черное пятно сожженной деревни, которое казалось страшным и чужеродным на фоне сверкающего розового снега. Посреди Качаловки стоял совершенно седой человек в ружьем за плечом, и о чем-то вполголоса шептал. Он уже понял, что произошло, хотя по-прежнему отказывался в это верить. Их согнали в церковь, подгоняя выстрелами. Согнали всех - и детей, и женщин, и стариков. А потом подожгли церковь, и подожгли дома. А потом они все ушли. А потом пришел он и увидел все это. Увидел и запомнил. Они могут ходить только по дорогам, избегая леса и болот. Он может ходить там где хочет, потому что это его край, его Родина. Их очень много, а он один. Он найдет таких же как он и неизвестно кого станет больше. У них хорошие винтовки и много патронов. Он набьет себе патронов в избушке на заимке. Они пришли убивать. Ему не впервой охотиться на обезумевших от голода и крови волков. Вместо красных флажков на снегу будет кровь - их кровь. Бог простит. А не простит, значит не простит - буду жить с грехом на душе.