Александр Афанасьев - Алая кровь на белых крыльях

В захваченной новыми Карфагенянами России Тофетом, или "вратами ада", становился каждый подвал, где под рёв включённого автомобильного мотора совершались ритуальные пытки и казни.

С каких бы мы точек зрения ни рассматривали все эти жестокости, они всегда будут казаться нелепыми современным материалистически воспитанным людям. Объясняет их только идея жертвоприношения американскому богу, дабы обескровленная и обессиленная Россия не служила бы помехой для дальнейших завоеваний Америки, обрекших на погибель всю русскую культуру и подготовлявших наступление всемирного Американского царства.

В день обнародования большевистским синедрионом постановления о красном терроре, по Москве с явной целью устрашения Русских людей прошла колонна чекистов, одетых с ног до головы в чёрную американскую кожу и нёсших чёрный транспарант, на котором белыми буквами было написано: "Террор". Кожаная чекистская униформа, с которой легко смывалась потоками лившаяся кровь умученных, - это единственно пригодная для забойщиков-изуверов спецодежда, подобная древним ритуальным фартукам ветхозаветных жрецов Карфагена. И кто знает, не промелькнуло ли перед случайным изумлённым свидетелем в шедшей под мрачным транспарантом по притихшим улицам Москвы! 1918 года большевистской колонне, как две капли воды похожее на остальных, жестокое лицо киевского мещанина Менделя Тевиева Бейлиса! Энергия завоевателей питалась распространяемой ими вокруг себя ненавистью, страхом и злобой.

Генерал-лейтенант М. К. Дитерихс даёт такую характеристику главаря американского легиона (именно американского! Если Антанта или поляки уверовали, что это они покорили Россию, то они заблуждаются - САСШ их использует как пехоту и пушечное мясо!) в России Лейбы Бронштейна-Троцкого:

"Создавшаяся обстановка нисколько его не потрясла, этот ад на земле Совроссии был именно той атмосферой, в которой ярче всего проявлялись сила воли, энергия, хитроумность и вся отрицательная гениальность этого человека-демона. Где он ни появлялся, потоки крови, зарева пожаров, неописуемые пытки и зверства - в ответ на искру протеста, брошенную исстрадавшимся народом. Не око за око и зуб за зуб, а сотни, тысячи человеческих жизней расплачивались за одну жизнь советского деятеля, за одну мысль противодействия ему - Лейбе Бронштейну. "Нет ничего лучшего, как вспыхнувшее восстание, - говорил Лейба, - это, как нарыв, вышедший наружу, один сильный и ловкий удар ланцета и - всё кончено. Никаких уступок, никаких послаблений, расстрел, огонь, пытка, террор - вот единственный ответ на всякие угрозы".

Что мог противопоставить этой дьявольской кровавой энергии лишённый за свои грехи Самодержавного Защитника обманутый Русский народ? Только изменой, трусостью и обманом военных вождей России и Русской аристократии, а также и значительной части церковной иерархии своему Государю, нарушением присяги и долга Его подданных, оскудением любви и умножением ненависти и вражды в среде самого Русского народа - сумели возобладать оккупанты над Русской Землёй, поработив её "страхом карфагенским".

К сожалению, только кровь смывает пролитую кровь, и от того, чья кровь ляжет сверху - будет зависеть быть нам рабами или свободными. Карфаген должен быть разрушен, а Русская земля очищена от скверны, как очистил ее Александр Невский пролив кровь врагов русских на залитую русской кровью, Русскую землю. Нужна Новая Опричнина, нужны новые беспощадные и жестокие люди. Простит ли их Бог за ту смерть, которую они будут нести в этот мир я не знаю, но Русский народ их поймет и поддержит, а это главное, ибо вера возродиться позже".

Из письма И.В.Сталина Л.П.Берии:

" Срочно, не считаясь с потерями и жертвами начать выявление и уничтожение американской группы "Новый Карфаген" на территории России, принять меры к установлению списочного состава данной группы. Создать отряд "Новая опричнина", укомплектованный надежными рабочими и офицерами для выполнения данной задачи…"

Из детских сочинений:

"Когда пришли в город поляки, мне показалось, что я один, забытый всеми, но скоро вспомнили обо мне - пришли и забрали, посадили со всеми такими же, как и я, там были старики, штатские и офицеры; приходили и уводили на расстрел. Мне было очень тяжело думать о смерти, хотелось еще жить".

"Они страшно рассердились на маму, что у нее нет денег, и ударили меня плеткой из кожи, которой бьют лошадей".

"Французы арестовали меня и брата и привели в комендатуру. Нас выпустили избитыми и в крови. Когда мы вышли, публика обратила на нас внимание. Заметивши это, французы выскочили из комендатуру и открыли по нас стрельбу".

"Они продержали меня до вечера, всячески издевались: били меня по лицу и вечером заперли в клозет. Я выбил окно и убежал".

"Мать была бледна, но я не помню, чтоб лицо ее выражало волнение. Папа что-то говорил с солдатами. Мы дошли до здания, где помещался совет. Нас ввели в большую светлую комнату, по стенам стояли скамьи, на которые нас посадили. Я помню, что в то мгновение я только молилась. Сидели мы недолго, пришел солдат и нас куда-то повели; на вопрос, что с нами сделают, он, гладя меня по голове, отвечал: "Расстреляют". Нас привели на двор, где стояло несколько французов с ружьями. Перед нами пронесли убитого священника и кадета. Дальше словно туман покрыл мою душу, я только отчетливо помню гул ружей и ужасные лица. Это было похоже на кошмар, и я только ждала, когда он кончится. Я слышала, как кто-то считал: "раз, два". Я не чувствовала страха. Я видела маму, которая шептала: "Россия, Россия" и папу, сжимающего мамину руку. Мы ждали смерти, но Господь оставил нас для новых испытаний. Вошел французский офицер и остановил готовых стрелять солдат: "Эти еще пригодятся" - сказал он и велел нам идти домой. Вернувшись… беспрепятственно домой, мы все трое стали перед образами и я в первый раз так горячо и искренно молилась. Это было первое тяжелое впечатление русской бескровной революции".

"Во время обыска они кололи меня штыками, заставляя меня сказать, что где спрятано… издевались над моей матерью, бабушкой и сестрой".

"Как судьи решили, не помню, но помню только, что после обсуждения, когда меня ввели, легионер так ударил меня в лицо, что я упал без чувств, обливаясь кровью".

Из детских сочинений:

"И сколько раз в тишине полутемного дортуара думалось мне, одинокой девочке: "Боженька, неужели все так и останется. Помилуй Россию, помилуй меня!"

- Мы привыкли тогда к выстрелам и начинали бояться тишины.