Владимир Контровский - Последний оргазм эльфийского короля

– Поздно, Алина, – услышала я спокойный голос Шумву-шаха, – прощай.

– Прощай, попаданка, – сказала Окостенелла, – мы с тобой больше не увидимся!

– Прощай, девочка, – в голосе Причесаха были грусть, доброта и надежда. – Теперь всё зависит только от тебя самой – сделай свой выбор. Думай, Алина, – ты ведь умная.

Стены начали вращаться, их вращение всё ускорялось, но перед тем, как провалиться в серое ничто, я отчётливо разглядела лицо Шумву-шаха. На лице короля было блаженство – его эльфийское величество испытывал наслаждение, избавившись от меня, любимой.

«А всё-таки напоследок я довела его до крутого оргазма, – подумала я, – назло этой ревнивой эльфийской кошке!»

Но почему-то эта мысль не доставила мне никакого удовольствия…

Темно.

Лежу лицом вниз на чём-то мягком, упругом и – чувствую щекой – шершавом. Руки-ноги – да, на месте, хотя во всём теле ощущение какой-то ватности. Блин, где я? Тихонько поднимаю голову.

Свет – неяркий, рассеянный. Свет сочится через окно, задёрнутое прозрачной белой занавеской с очень знакомым рисунком; шторы раздвинуты. За окном – причудливо выглядящие ветви деревьев, тянущиеся к самому стеклу: кажется, что там, за занавесками, распустил щупальца какой-то многорук-многоног. Его зовут Вам-Кир-Дык? Да это же…

Рывком вскидываюсь (тело слушается). Диван негромко всхлипывает. Да, диван – мой собственный диван в моей собственной комнате на третьем этаже типовой «хрущовки» в большом городе Санкт-Петербурге на берегу большой реки Невы, на Земле – на Третьей планете системы Жёлтой звезды, как говорят в одном сказочном мире…

Я дома, а за окном в капризном свете уличных фонарей чуть шевелятся подёрнутые весенней листвой корявые ветки тополей: дому нашему сорок лет, и тополя вымахали выше крыши – живём как в лесу.

Встаю и медленно иду к окну – под ногами привычно щёлкает отлетевшая паркетная дощечка. Она отвалилась уже давно, только закрепить её некому – с мужиками у нас в доме напряг. Машинально поправляю деревяшку ногой, подхожу к окну и отодвигаю занавеску. За окном балкон – пустой, и под окнами тоже пусто: ни людей, ни даже бродячих собак. И мне на секунду кажется, что весь этот мир пуст – он вымер, и я в нём последнее живое существо, обречённое на одиночество. От этой бредовой мысли всё у меня внутри холодеет, и я поспешно отворачиваюсь от окна.

Я дома, но бурной радости от понимания этого факта я почему-то не испытываю – ни капельки. Наоборот – где-то внутри меня сидит комок, холодный и очень-очень горький: сказка кончилась. А была ли она, эта сказка? Может, всё это – волшебный мир, эльфийский король и прочее – мне просто приснилось? Пить меньше надо, девушка, – тогда не будешь падать на диван во всей упаковке, не снимая кроссовок и куртки…

Глаза привыкли к полутьме, и я отчётливо различаю все предметы: книжные полки, столик с пачкой иллюстрированных журналов, халат, переброшенный через спинку стула, придвинутого к дивану. Дверь в комнату закрыта, а дверца одёжного шкафа полуоткрыта – наверно, обитающий там домовой забыл её прикрыть. А с рабочего стола мрачно пялится на меня квадратный тёмный глаз компьютерного монитора. Магическое слежение? Тьфу, блин, какое, нах, слежение? Совсем крыша съехала…

Мой взгляд натыкается на электронные часы. Зелёные циферки ехидно подрагивают, выдавая мне ценную информацию: 22.47, пятница, и тэ дэ. Пятница? Значит, два часа назад я ещё была у Кристы, на той дурацкой вечеринке, где мне… Испуганно хватаюсь за лицо – у меня же там должен быть синячище во весь рост! Но пальцы встречают ровную гладкую кожу, и ничего не болит. Так что же мне приснилось: тусовка у Кристины или Эххленд? И ещё был какой-то люк – или его не было?

Дико хочется курить. Шарю по карманам – у меня ведь были сигареты, это я помню, – и тут мои пальцы нащупывают маленький аккуратный шовчик на внешней стороне левого нагрудного кармана куртки.

Я не вскрикнула только потому, что язык намертво присох к нёбу. Кидаюсь к столу и дрожащими руками нашариваю выключатель настольной лампы. Темнота отпрыгивает, а я стаскиваю с себя ветровку и подношу её к свету.

На кармане ясно выделяется круглое пятнышко – материя здесь чуть-чуть светлее, – обрамлённое почти незаметным швом. Да, я помню – сюда ударила стрела серого гоблина, а потом я сама заштопала дырку, и не как-нибудь, а магией. И мобильник – он был в кармане, а теперь его нет. И быть не может – я ведь бросила его в чашу Водопада Слёз. Значит…

Я почти падаю на стул, чудом не угодив мимо него. Мысли скачут, как угорелые; я выуживаю из кармана джинсов кошелёк и вываливаю его содержимое на стол. Разгребаю смятые купюры и нахожу среди стошек, десяток и полтинников три пятисотрублёвки – три , а не две ! Поочередно подношу купюры к лампе и внимательно их рассматриваю – так и есть: на двух пятисотках номера одинаковые, то есть почти одинаковые – они отличаются только одной цифрой.

Минут хрен знает сколько сижу в полном обалдении. Потом в голове проясняется, и возвращается способность мыслить логически: способность, которой я всегда так гордилась. И первый же вывод предельно прост: я действительно была в мире фэнтези и провела там почти целый год. А потом меня вернули, и причем очень ловко: здесь прошло всего-то пара часов. И даже вежливо переместили меня прямо в мою комнату, а не в тот идиотский люк, куда я рухнула – хороша бы я была, выбираясь из этого грёбанного колодца, а потом пытаясь попасть к себе домой: ключи-то я потеряла где-то там, в Эххленде, – нет их у меня, нету! А отсутствие синяка – так это наверняка подарок добряка Причесаха. А кого же ещё – магесса Окостенелла скорее подарила бы мне многорядный шрам от кошачьих когтей во всю щёку, чем стала бы заниматься ликвидацией последствий моих неосторожных поступков в моём собственном мире.

Значит, всё это было, было, было! Мой амулет! Я торопливо запускаю руку за пазуху – что-то есть! – вытаскиваю это «что-то» наружу, и…

В моей ладони – горсть света, цветной силуэт в форме бабочки. И эта бабочка тает, тает, тает, распадается на светящиеся точечки и струйки, протекающие между пальцами, как талая вода. Но вода мокрая, от неё остаются влажные следы на коже, а свет – вот он был, а вот его уже и нет. Артефакт из чужого магического мира вместе со своей неразрываемой цепочкой исчез раньше, чем я успела сообразить, что он исчезает…

И тогда я тупо встаю со стула, деревянными шагами бреду обратно к дивану и падаю на него лицом вниз.

Я плачу. Нет, я не плачу – я рыдаю, я захлёбываюсь слезами. Я плачу так, как плачут обиженные дети – в детстве все беды и несчастья кажутся непереносимыми. Но детские горести быстро забываются, а я – я давно уже не ребёнок…