Вадим Шефнер - Запоздалый стрелок, или Крылья провинциала

Теперь, когда у каждого есть личные крылья и когда каждый знает, что он может в любую минуту употребить их для полёта, – теперь на Земле крылья эти утратили свою популярность. На планете нашей пользуются ими главным образом некоторые романтически настроенные влюблённые да ещё сельские письмоносцы в отдалённых районах во время весенней распутицы.

И уже мало кто помнит, как трудно было Алексею Потаповичу Возможному изобретать эти крылья, и пробивать своё изобретение сквозь различные барьеры, и осуществлять всеобщую крылизацию человечества.

Вот об этом я и хочу напомнить вам, уважаемые Читатели.

Должен предупредить Читателей, что своей статьёй я не собираюсь открывать никакой Америки и что она (статья эта) носит компилятивный характер, отнюдь не претендуя на особую оригинальность как в области сообщаемых фактов, так и в отношении способа их изложения. Крылья – тема вечная, как любовь. О крыльях люди мечтали с самых отдалённых времён. В древних пещерах, в наскальной живописи наряду с другими изображениями мы находим и изображение человека, парящего на крыльях. Герою древнегреческого мифа Дедалу удалось сконструировать крылья для индивидуального полёта. Библия, её апокрифы и вообще религиозная литература всех времён и народов полны упоминаний о летающих существах как положительного порядка (ангелы), так и порядка отрицательного (злые духи, демоны). Темой крыльев полны живопись, скульптура, музыка, киноискусство, научная фантастика, а также фольклор («Был бы я пташечкой, стал бы летати…»).

Серьёзные деятели литературы – например, Анатоль Франс в «Восстании ангелов» и Марк Твен в «Путешествии капитана Стормфилда на небеса» – не чуждаются темы крыльев. О поэзии и говорить нечего: от давних времён и до наших дней написано неисчислимое множество стихов о крыльях.

И даже когда настал век авиации и полётов в космос, интерес человека к крыльям, как таковым, не остыл и мечта о личных крыльях не затмилась. Не один пилот и не один пассажир, совершив со сказочной скоростью перелёт Ленинград – Владивосток и сойдя по трапу на твёрдую землю, с ласковой завистью следили за полётом ласточек над аэродромом.

Парадокс заключался в том, что, создав планёры, дирижабли, самолёты, геликоптеры и космические ракеты, человек продолжал мечтать о полёте на личных крыльях. И в снах он продолжал видеть себя летящим не в салоне реактивного лайнера, не в кабине космического корабля, а просто летящим, парящим как птица.

Но крыльев не было.

Были мифы о крыльях, и рассказы о крыльях, и поэмы о крыльях, и стихи о крыльях. Но живого обыкновенного человека, летящего на крыльях, никто, никогда, нигде не встречал.

Так было до тех пор, пока Алексей Потапович Возможный не сконструировал крылья и не полетел на них. (См. Авторское свидетельство N_756617-ПС, доб. документация N_1899457-КМ, – «Крылья человеческие машущие индивидуальные съёмные для управляемого полёта в воздушной среде».)

Алексей Возможный родился в Сибири, в селе Ямщикове (ныне – Возможное). Село это довольно большое, с почтово-телеграфным отделением и средней школой.

Отца Алёша потерял рано, мать же его была сельской почтальоншей. Набрав на почте полную сумку писем, газет и прочей корреспонденции, она с утра отправлялась в окрестные деревни. Весной и осенью, в распутицу, по тракту ходить становилось нелегко, а в небольшие таёжные деревеньки, расположенные среди болотистой тайги, порой и вовсе невозможно было проникнуть. В такие дни Серафима Дмитриевна часто возвращалась домой с сумкой, в которой лежало много недоставленных писем, и горько жаловалась на бездорожье.

– И неужели никак-никак нельзя было эти письма доставить? – участливо расспрашивал её маленький Алёша.

– Никак нельзя. Разве что на гусеничном тракторе или на крыльях.

– А крыльев тебе не полагается?

– Крылья только ангелам полагаются, – отвечала Серафима Дмитриевна. Из этого не следует делать вывод, что она была религиозной. Просто этими словами она хотела образно пояснить ребёнку полную невозможность доставки писем в данных условиях.

Когда Алексей подрос, он неоднократно заменял мать в её походах в дальние деревни. Он даже пропускал ради этого занятия в школе, на что, впрочем, учителя смотрели сквозь пальцы. Учился он очень хорошо – даже, как считали некоторые, ненормально хорошо. Так, будучи учеником пятого класса, он уже знал некоторые разделы высшей математики, изучаемые в Академии Математических Наук, а когда сдавал выпускные экзамены, то, выбрав вольную тему, вывел доказательство малоизвестной теоремы Сандестрома-младшего, считавшейся недоказуемой.

Успехи в учёбе не сделали Алёшу ни заносчивым, ни чёрствым. Он был добр к товарищам и всегда готов был помочь людям в беде, даже если это было сопряжено с опасностью. Добр он был и к животным. Если где-нибудь находил он раненую или выпавшую из гнёзда птицу, он притаскивал её домой и ухаживал за ней. Выздоровев, птицы не всегда улетали – некоторые оставались жить поблизости и сопровождали Алексея в его прогулках и походах в тайгу и окрестные деревни. Днём около него всегда летал сокол, а стоило Алёше выйти из избы вечером – появлялась серая сова. Она летела впереди него, то низко стелясь у его ног, то бесшумно взмывая ввысь.

И каждую весну и каждую осень, в пору перелётов, ненадолго отвернув от стаи, над его домом делал несколько приветственных кругов лебедь: Алексей когда-то подобрал на берегу реки подранка и выходил его в своей избе.

Окончив школу, Алексей решил ехать в Ленинград поступать в Самолётостроительный институт. Он уже послал туда документы.

В том году стояло необычно дождливое лето, и однажды мать Алексея, Серафима Дмитриевна, вернулась домой с сумкой, в которой было немало недоставленных писем, газет и переводов. Эту почту она должна была отнести в деревеньку Дальние Омшары, но дойти туда не смогла. Путь в Дальние Омшары лежал через тайгу и моховые болота.

Так как в сумке среди прочей корреспонденции была и телеграмма, то Алексей решил отправиться сам в эти Омшары, хоть до этого там не бывал. Мать сначала отговаривала его, но он убедил её, что будет осторожен. Захватил сумку, надел брезентовый плащ и двинулся в путь.

Едва он вышел на тракт, как сокол, по своей привычке, увязался за ним. Крылья его влажно блестели от дождя. Иногда он набирал высоту и, оглядев сверху дорогу, пикировал вниз.

Затем Алексея нагнала сова. Полёт её был неровен и как-то неуклюж: днём, как известно, совы видят плохо, к тому же эта сова была пожилая. Она тяжело плюхнулась Алексею на плечо, да так и осталась сидеть.