Том Холт - Граальщики

Ламорак кивнул.

– Широко известный факт, – ответил он. – Я это где-то читал, – с важностью добавил он. – Грязные делишки, на мой взгляд.

– Совершенно верно, – согласился Пертелоп; затем спросил: – Что ты имеешь в виду?

– Экономический саботаж, – отвечал его товарищ, качая головой. – Режим Претории консервирует свои фрукты в банках с южноафриканскими этикетками, так что никто не хочет их покупать, и таким образом подрывает свою экономику. Настало время что-то с этим делать.

– Да. Хм. Например?

– Например, есть эти фрукты, – сказал Ламорак, протягивая ему банку. – Это научит их уму-разуму, а?

Примерно полчаса спустя оба рыцаря, расслабившись, откинулись на спину, окруженные пустыми жестянками, и улеглись, не двигаясь.

– Знаешь, наверное, лучше их закопать, – промычал Пертелоп.

– Что?

– Банки. Нельзя оставлять их так валяться. Загрязнять окружающую среду.

Ламорак подумал над этим.

– Это все теории, – ответил он.

– Я хочу сказать, – продолжал Пертелоп, – это один из немногих оставшихся совершенно нетронутых уголков природы. Мы должны сохранить его для будущих поколений…

– Да уж, – пробормотал Ламорак, окидывая взглядом пустынный ландшафт. – Действительно. Совершенно нетронутых. – Он слегка содрогнулся. – Ну так займись этим, пожалуй. А я собираюсь пару минуточек соснуть.

Он перекатился на спину и закрыл глаза. Потом внезапно сел, выпрямившись, и схватил Пертелопа за руку.

– Черт меня раздери, – прошипел он, показывая пальцем. – Взгляни-ка, Пер, вон туда.

Пертелоп сощурил глаза.

– Куда, Лам?

– Вон туда.

– О, да, я понял. И на что я там должен смотреть?

Ламорак не обратил внимания на его реплику.

– Мы его нашли, Пер. Мы нашли чертова единорога!

У Пертелопа отвисла челюсть.

– Где? – прошептал он.

– О господи, я этого не вынесу!

На краю небольшого склона, примерно в пятистах ярдах от них, единорог остановился, поднял голову и принюхался. С минуту он стоял неподвижно, как статуя, насторожив уши и раздувая ноздри; потом его голова вновь опустилась к земле, а хвост начал ритмично двигаться туда-сюда, хотя вокруг не было ни одной мухи. Его губы шевелились, подметая песок как раз на том уровне, на котором могла бы расти трава, если бы нашлась трава настолько опрометчивая, чтобы попытаться выжить в среде, полностью лишенной воды.

– О, я вижу его! – задыхаясь, вымолвил Пертелоп. – Лам, это действительно единорог! Это самое невероятное…

– Да-да, хорошо, – проворчал Ламорак. Он пытался достать из своего рюкзака бинокль, одновременно сохраняя полную неподвижность, а ремешок за что-то зацепился и не хотел отцепляться. – Ты только постой спокойно, хорошо, пока я…

– У него золотой рог, – истово бормотал Пертелоп, – который растет прямо из середины его лба…

– И впрямь, – мрачно изрек Ламорак. – Как это необычно. Может, это экспериментальная модель или что-нибудь в этом роде. Слушай, ты можешь отцепить ремешок от бинокля? Он, кажется, захлестнулся вокруг…

– Шерсть его бела как снег, – Пертелоп был совершенно вне себя. – Смотри, Ламорак, у него золотые копыта! Правда, это просто…

– ТИХО! – Удивительно, насколько громко может крикнуть человек, говоря при этом шепотом. Голова единорога взлетела вверх, как рукоятка граблей, на которые наступили; какой-то момент животное стояло напружинившись, – воплощение нервной грации, – а затем одним скачком скрылось из вида.

Наступила зловещая тишина.

– Ох, боже мой, – сказал Пертелоп. – Мы его, должно быть, спугнули.

Ламорак издал горлом сиплый звук и потер щеку в области своего протестующего моляра.

– Ты так думаешь? – прорычал он. – Ты в этом уверен? А может быть, он просто вспомнил, что у него назначена встреча в другом месте?

– Это ты виноват! – колко отвечал Пертелоп. – Заорал на него как сумасшедший. Вот в этом вся беда с тобой, Лам, – ты не находишься в гармонии с Природой.

Ламорак выудил из своей котомки моток веревки, узел с одеждой, маленькую бутылочку и коробку с кусковым сахаром.

– Пошли, – сказал он. – Проследить на песке следы его копыт должно быть достаточно легко.

Пертелоп кивнул и поднялся на ноги. Они набили рюкзаки жестянками с персиками, нагребли песок поверх пустых («Хотя на самом-то деле, конечно, мы должны были взять их с собой и выбросить, когда найдем подходящий мусорный бачок. Такие банки перерабатываются полностью»), и потащились в том направлении, где единорог явил свое кратковременное, великолепно инсценированное присутствие.

Когда-то давным-давно единороги были чрезвычайно редки.

Они были столь неуловимы, что существовал лишь один способ поймать единорога… Ну, по чести говоря, способов было два. Простой способ – это набрать мешок объедков, вымочить их в вишневом ликере, положить в совершенно обыкновенный мешок для мусора и оставить его на ночь снаружи за задней дверью. Единорог придет, разорвет мешок, нажрется до отупения и заснет. Однако этот способ работал только с городскими единорогами; а поскольку городские единороги были неопрятными, заляпанными жиром, тупорылыми машинами для убийства, насчитывавшими до четырех футов в холке и полностью лишенными чувства страха или сострадания, то вопрос состоял скорее в том, как не поймать единорога, если этого можно как-то избежать. Городской единорог, страдающий похмельем, способен причинить больший ущерб жизни и имуществу, чем любая бомба.

Однако что касается белых единорогов, лишь один способ имел какие-то шансы на успех. Для этого требовалась девица незапятнанного целомудрия и шесть футов крепкой пеньковой веревки. С веревкой, как правило, проблем не было.

С течением времени и по различным причинам, связанным со снижением моральных норм и распространением Гуманизма, отбраковка поголовья единорогов с каждым годом становилась все более и более сложным делом, так что единороги стали плодиться с увеличивающейся скоростью. Фактически, они стали настоящей напастью. Их естественные ареалы обитания уже не могли поддерживать огромные стада кочующих единорогов, каждую весну волной выкатывающиеся из степей, и с ростом городов все больше и больше единорогов перемещались туда, постепенно превращаясь в описанную выше городскую разновидность. К счастью для человечества, в начале двенадцатого столетия они были полностью стерты с лица земли одной из форм миксоматоза; но это заболевание совершенно не коснулось белых единорогов с равнин, которые продолжали в устрашающих размерах опустошать посевы и обдирать кору с молодых деревьев. В конце концов Пресвятой Император Римский заключил соглашение с Великим Ханом и пресвитером Иоанном, в соответствии с которым единорогов следовало собрать в стада и прогнать через всю Европу в Азию, затем в Китай и дальше в Австралию, которая в те времена еще была соединена с материком узким перешейком. Как только последний единорог пересек океан, узкая перемычка была немедленно разрушена, и сама память о существовании Австралии была преднамеренно стерта из сознания человеческой расы.