Борис Руденко - Те, кто против нас

– У них все равно нет карты, Магистр, – непонятно для Нестерова сказал Гонта. – Без карты они ничего не найдут.

– И мы тоже, – так же непонятно ответил Магистр. – Потому что у нас нет рукописи.

Нестеров кашлянул, безуспешно пытаясь привлечь к себе внимание, потом кашлянул еще раз – погромче.

– Вообще-то, рукопись есть, – осторожно проговорил он. – Не совсем, правда, рукопись, но практически то же самое…

И даже испугался накалу той надежды, которая одновременно полыхнула в глазах Магистра и Гонты.

«…дорогой Виталий Михайлович, как я и предполагал. Последний бивак экспедиции Художника расположился совсем рядом с искомой им Шамбхалой, о чем он – увы! – никогда не узнает. Дорога, точнее, тропинка в пределы гималайского Периметра, отыскалась, едва я прошел около километра. Это чрезвычайно воодушевило меня, поскольку все свои припасы и снаряжение я оставил на стоянке: рацион наш в последние дни сделался крайне скуден, я надеялся, что сокращение количества едоков послужит хоть какой-то компенсацией за мой „английский“ уход без извинений и прощания.

Защита Периметра оказалась столь мощной, что я ощутил ее присутствие задолго. Здешние селекты применили любопытнейший метод суггестии, попросту изымая из восприятия всякого приближающегося путника занятую ими часть пространства. Никаких тяжких душевных ощущений, никакого подсознательного запрета продолжить путь случайный человек здесь не испытывает, о чем бы ни твердили современные легенды. Он всего лишь не видит этого пути. Посему ничуть не удивляюсь, что Периметр просуществовал необнаруженным почти тысячелетие, несмотря на многочисленные предпринятые попытки его достичь. Впрочем, после шестнадцатого века, когда кто-то из местных князей с сильным вооруженным отрядом попытался найти и покорить Шамбхалу, таких попыток случалось немного.

Мое приближение хозяева Периметра также обнаружили без промедления, и вскоре я увидел двоих встречающих, неторопливо шагавших мне навстречу. Разумеется, они поняли, что из себя представляет их гость, и дружелюбно предложили мне воды и хлеба, чему, признаться, я был несказанно рад, поскольку испытывал и голод, и Жажду. Однако мои попытки немедленно объясниться с ними успеха не имели: используемый ими язык или диалект, к величайшему прискорбию, мне был совершенно незнаком, хотя порой мне казалось, что я узнаю отдельные слова. Видимо, за прошедшие столетия язык внутри Периметра совершенно не менялся, тогда как вовне его в лингвистике племен и народов произошли весьма заметные перемены. Забегая немного вперед, хочу сообщить, что языковая преграда была счастливо решена весьма скоро: в пределах Периметра проживает около десятка европейцев, англичан и французов, покинувших родные места несколько лет назад и овладевших здешним наречием в достаточной мере, чтобы служить мне в качестве переводчиков.

Гималайский Периметр представляет собой очаровательную зеленую долину с чрезвычайно ровным, благоприятным и устойчивым климатом благодаря защищенности от ветров горными вершинами. Но прошу Вас поверить мне, Виталий Михайлович, что, обозрев это подобие Эдема с верхней точки дороги, по которой меня вели мои спутники, я тут же с огромным огорчением осознал естество ошибки, допущенной нашими дорогими коллегами и братьями.

В пределах Периметра (а ргоро: обитатели именуют его Аугонседай, что в переводе означает Община Знания, название же Шамбхала дали ему окрестные племена в своих легендах, оно и привилось впоследствии окончательно) проживает всего чуть более тысячи человек обоего пола. Примерно 350 из них – селекты, остальные – ученики, через которых достигается необходимое общение с внешним миром. Тут уместно добавить, что они же явились вольными и невольными проводниками многочисленных слухов и легенд о Шамбхале, распространившихся ныне по всему миру. По моему приблизительному суждению, ежегодно новыми жителями Периметра становятся около десятка достигших его селектов, а также призванных сюда учеников. Увы, примерно столько же и покидает по причине ухода в мир иной, ибо средний возраст живущих здесь весьма почтенен. Видимо, этим объясняется сугубая скудость сведений о Шамбхале даже в нашей среде: достигшие Периметра селекты оттуда практически не возвращаются, предпочитая окончить свой жизненный срок в этом новом Эдеме среди единомышленников.

Но самое печальное, дорогой Виталий Михайлович, заключено в том, что больше здесь жить никто уже не может! Природа сей прекрасной долины попросту не в силах прокормить большее число душ! Потому нет ни малейшей возможности сосредоточить там сколь-либо пригодное для исторического значения число селектов и учеников, как предполагалось ранее. Таким образом, прекрасная мечта, послужившая причиной моего путешествия, оказалась утопией. К слову, наши братья ныне это отлично понимают. Их изначальная идея теперь значительно переменилась. Своей постоянной целью они ставят воспитание тщательно избранных учеников, которых впоследствии выпускают в мир, намереваясь таким способом умножать ряды человечества, способного противостоять хищникам. Боюсь, дорогой Виталий Михайлович, что Вы, подобно мне, с грустью признаете и согласитесь, что их благородные усилия имеют для судеб нынешнего бытия столь микроскопический результат, что мы его просто не заметим.

Таким образом, единственным итогом моего путешествия сделался вывод о том, что опыт легендарной Шамбхалы – увы! – совершенно неприменим на нашей российской почве. Тем паче что природа нашей Родины не имеет даже приблизительно похожего на Аугонседай места, равно удаленного как от властей, так и от природных катаклизмов, пригодного для сосредоточения селектов, да к тому же еще способного круглогодично обеспечивать население поселка хлебом насущным.

Заранее винюсь перед Вами за вынужденную краткость своего доклада. Подробнейшие записи, а также изустный рассказ о результатах моего вояжа надеюсь представить Вам и Совету незамедлительно по возвращении, каковое, по моим подсчетам, должно состояться не позднее февраля, года 1927.

Остаюсь к Вам в неизменном почтении.

Ваш С.

21.11.1926 г.»

Главным и, пожалуй, единственным достоянием Нестерова, которым он дорожил по-настоящему, был его компьютер. Ноутбук предпоследней модели, купленный Нестеровым через хороших знакомых с рук и тем не менее съевший полностью гонорары за два дамских романа, добросовестно переведенных с американского английского на русский в течение нескольких выходных. Работа была плевая в обоих смыслах. Нестеров непрерывно плевался, погружаясь в драматические истории любви скромных провинциальных красавиц и атлетически сложенных юных миллионеров, которых, судя по количеству книг такого типа, в Америке больше, чем головастиков в пруду, но сделал переводы чрезвычайно быстро и, как он был совершенно уверен, на порядок улучшив оригинал.