Борис Руденко - Те, кто против нас

Но сейчас, после того как он пережил самое невероятное, немыслимое и невозможное приключение в жизни, Погодин вдруг осознал, что волею случая оказался в центре событий, от которых, возможно, зависит очень многое в их мире, стремительно теряющем постоянство и былую привлекательность. Он почувствовал, что свои поступки и решения вынужден теперь сообразовывать с новым пониманием происходящего, чем бы это ему ни грозило.

Все эти мысли и ощущения хлынули водопадом, не оставляя возможности сосредоточиться на стороннем, и потому Погодин не сумел вовремя разглядеть смысла игры Эльзы. Нет, он не испытал ни тени сомнения в том, что ее истерика не более чем игра – элементарный, но всегда достаточно эффективный прием в арсенале любой женщины. Он только лишь не успел сделать соответствующего вывода о ее следующих действиях. И после того как, испытав очередную атаку ослепительного сияния, пробившегося сквозь щели меж пальцами и сомкнутые веки, Погодин открыл глаза и увидел себя вновь на развалинах старого монастыря, он на секунду вообще забыл о существовании напарницы. А в секунду следующую остро пожалел о собственном легкомыслии.

Эльза стояла, твердо расставив ноги, сжимая обеими руками пистолет, направленный на своих недавних спасителей. Лицо ее сейчас потеряло всякую привлекательность: губы стиснуты в тонкую нить, на скулах подкожными паразитами ползают желваки, лишенные макияжа глаза под редкими ресницами пусты и бесцветны, словно оловянные пуговицы.

– Не двигаться!

– Да ты что, девушка?.. – начал было Рыжкин, но ствол пистолета переместился в его направлении, и он Растерянно замолчал.

– Капитан, шторм! – не поворачивая головы, скомандовала Эльза.

Это слово означало предельную степень готовности. Рефлексы сработали незамедлительно, Погодин выхватил пистолет, но поднимать его не стал.

– Кто из вас Нестеров? – спросила Эльза.

– Зачем он вам? – спросил Гонта.

– Повторяю вопрос, – пистолет теперь смотрел в лоб Гонты. – Кто из вас Нестеров? На ответ три секунды, потом начинаю стрелять по конечностям.

– Прекратите! Это я! – Нестеров сделал движение, чтобы шагнуть вперед, но в тот же момент Рыжкин прыгнул, закрывая его своим телом.

– Минуту! – воскликнул он. – Он совершенно ни при чем. Объясните, в чем дело? Не нужно стрелять!

На лице Эльзы проступила жутковатая улыбка.

– Я и не собираюсь, – сказала она и нажала на спуск.

«Б-бах!» – оглушительный хлопок разорвал воздух. Удар пули развернул Рыжкина. Он упал с выражением крайнего изумления на лице. Нестеров понял, что следующий выстрел предназначен ему, ужас неминуемой гибели сковал его члены, но в этот момент убийца целилась в Гонту, который стоял чуть левее.

«Б-бах!» – однако эта пуля не нашла своей цели. Погодин неуловимо быстрым движением очутился рядом с убийцей и ударил по рукам снизу. Выбить пистолет ему не удалось, он лишь сместил прицел, тут же получил ответный жестокий удар локтем в лицо и отшатнулся. Нестеров не увидел, а лишь почувствовал движение слева от себя: в длинном прыжке Гонта врезался в убийцу, словно торпеда, сбил ее с ног и вцепился в пистолет, пытаясь выкрутить его из намертво сцепленных кистей.

Вся схватка заняла лишь несколько секунд, но для Нестерова они растянулись неимоверно. Женщина-убийца сопротивлялась с таким невероятным упорством, силой и яростью, что внутри одного из бесконечных мгновений Нестерову вдруг показалось, что Гонта неминуемо проиграет, однако рядом с борющимися возник Погодин. Он взмахнул своим пистолетом, и все кончилось. Нестеров услышал странный костяной стук, клубок борющихся тел распался. Не вставая, Гонта вытащил из неподвижной руки убийцы оружие и лишь после этого поднялся на ноги и бросился к Рыжкину. Нестерова и Погодина он словно не замечал.

– Виктор!

Рыжкин был в сознании. Дышал трудно, с хрипом.

– Ты как, Виктор?

– В порядке, – ответил тот и закашлялся. На его губах запузырилась розоватая пена. – Легкое задето. Это не самое страшное.

– Все будет нормально, – сказал Гонта. – Олег! Помоги-ка мне его. перевязать.

С помощью Погодина они осторожно приподняли Рыжкина, освобождая его от одежды.

– Выходного отверстия нет, – угрюмо произнес Гонта.

– Ра-асплющилась… о лопатку, – говорить Рыжкину было трудно, он морщился, превозмогая боль.

Нестеров торопливо раздирал свою рубаху на перевязочные ленты.

– Ты можешь ему помочь? – тихо спросил он.

– Нет. Вначале пулю надо вытаскивать! Тут хирург работать должен!

Гонта выругался и яростно обернулся к Погодину:

– Кто вы такие? Какого черта вам от нас нужно? Что вам нужно от Нестерова? Почему она стреляла?

– Не знаю я! Эта сумасшедшая тварь мне не докладывает, – в голосе Погодина так отчетливо проступали горечь и отчаяние, что и Гонта, и Нестеров поняли: он говорит правду. – Мы должны были за вами следить. Но у нее были собственные инструкции. Фамилии Нестерова я вообще не слышал.

После окончания перевязки Рыжкин лежал, прикрыв глаза. Дремал он или находился в забытьи, но дыхание его было равномерным и спокойным.

– Тут километрах в трех, судя по карте, должна быть деревня, – сказал Гонта. – Олег, тебе придется туда сбегать. И очень быстро. Если есть телефон, вызови «Скорую». Если нет – найди машину, телегу – что угодно и дуй обратно. Ты понял? А мы тут еще… побеседуем.

Они услышали хриплый стон и одновременно повернулись. Эльза постепенно начала приходить в себя.

– Ты со мной или с ней? – в упор спросил Гонта Погодина. – Ты вообще понимаешь, что вокруг тебя происходит.

– Я не с ней, – ответил тот. – Ни черта я не понимаю. Впрочем, надеюсь, ты мне кое-что объяснишь.

– Со временем, – ухмыльнулся Гонта. – А пока давай-ка попробуем с ней поговорить.

Слишком много существенных событий произошло за короткое время, и это подсказывало Перлову, что назревает кризис, который необходимо решать быстро и радикально. Ощущение того, что противник его опережает, беспокоило больше, чем боль в плече, а невозможность что-либо немедленно изменить усиливала это беспокойство многократно. Перлов не привык отдаваться на волю случая.

Отчего-то сейчас ему вспомнился Крюка. Крюке (его настоящее имя звучало как Крикунов) удалось сделать то, о чем, вероятно, лишь мечтали поколения за поколением настоящих. Он начал их объединять. Реально, без фальшивой патетики верности абстрактному Закону, на который настоящие традиционно указывали бастардам и овцам, дабы держать их в подчинении. Сами они Закону никогда не следовали, и только Крюка благодаря своему колоссальному авторитету и столь же колоссальной решимости сумел переломить ситуацию, ясно указав единую цель. Не Закон был необходим, а понимание главной задачи. Некоторые не поверили – их очень скоро не стало. Другие попытались перехватить у Крюки инициативу – и ушли вслед за некоторыми. Рядом с ним оставались лишь самые верные и надежные.