Борис Руденко - Те, кто против нас

– Смирно-ов! – снова позвала она. – К третьему пахаузу!

Задача выглядела несложной: в темноте, в рабочей одежде Нестеров выглядит неотличимым от прочих путейцев. Он легко смешается с ними и найдет отправляющийся состав. Только вот входить на станцию надо не по рельсам, ярко освещенным прожектором, а со стороны. Нестеров спустился с насыпи и углубился в кустарник лесополосы, разросшийся здесь необычайно густо. Зажмуриваясь, отворачивая лицо от мокрых ветвей, продрался сквозь особенно цепкий куст и ошеломленно замер.

На крохотной полянке возле разложенного костерка сидели четверо, настороженно и молча глядевших на Нестерова.

– Здравствуйте, – пробормотал он.

– Здорово, – неприветливо ответил один – с густой бородой на одутловатом лице. – Тебе чего тут?

– Да я… – Нестеров на секунду запнулся. – Заблудился. В лесу. Ходил за грибами.

– И много набрал? – спросил бородач.

– Да так… нормально.

– А где же они? – полюбопытствовал второй. Тени под его глазами были столь черны, что неяркий свет костра не позволял разобрать, что это: отечные мешки или настоящие фингалы. – Корзинка-то твоя где?

– Потерял, – развел руками Нестеров.

– Ладно, не мети пургу, – сказал третий и гулко закашлялся. Лицо его было худым и изможденным, что автоматически наводило на мысль о туберкулезе в последней стадии. Возможно, так оно и было на самом деле. – Откуда ты сам? – откашлявшись и сплюнув, продолжил допрос туберкулезник. – Что-то раньше я тебя тут не видел.

– Я? Из… издалека, – для убедительности Нестеров показал куда-то в темноту за своей спиной. – Случайно тут оказался.

– Жрать хочешь? – На вид он казался самым молодым, лет сорока с небольшим.

– Хочу, – кивнул Нестеров.

– А бабки у тебя есть?

– Нет.

– На нет и суда нет, – неприветливо сказал бородатый. – На халяву сейчас охотников хренова туча налететь всегда готова.

– Ладно тебе, Горшок, – цыкнул на него туберкулезник. – На твою долю никто не претендует. Садись, парень, похавай!

Он двинул к Нестерову закопченный котелок с какой-то едой и торчащей ложкой. Едва сдерживая голодную дрожь, Нестеров принялся глотать остывшее варево, показавшееся ему верхом кулинарного искусства.

– Спасибо, – прошептал он, когда спустя очень короткое время котелок опустел.

– Спасибой сыт не будешь, – проворчал Горшок, но смолк и отвернулся под взглядами трех остальных бродяг.

– Ну и куда ты идешь? – начал допрос самый молодой, по всей видимости, лидер компании. – Тебя как звать?

– Олег.

– А меня – Лёха. Его, – он показал на туберкулезника, – Паша-скелет, этого – Горшок, а вон его – Боксерчик. Так что ты нам расскажешь?

– Мне бы уехать отсюда надо, – сказал Нестеров.

– Куда?

– Да мне без разницы. Подальше бы только.

– Так ты из орлов будешь?

Тюремный опыт Нестерова был достаточен, чтобы понять Леху правильно. «Орел» на языке зоны означал зека, подавшегося в бега.

– Так получилось, – сказал Нестеров. – Конвоир меня замочить хотел, когда вел в рабочую зону. Я едва ушел.

– За что?

– Я не знаю, – помотал головой Нестеров. – Не пойму. Заказал меня кто-то.

– Может, ты смотрящего обидел? – предположил Боксерчик. Голос у него был сиплый до скрежета. – Или кого из законников?

– Чего ты несешь! – презрительно воскликнул Горшок. – Тут зона общего режима. Откуда здесь законники?! Даже если б были – они бы сами все сделали. С вертухаями им западло вязаться.

– Может, ты скажешь, что и смотрящего тут нет? – оскорбился Боксерчик.

– «Смотрящий», может, и есть, да только он все равно к куму не пойдет, чтобы свой вопрос решить.

– Ладно, хватит! – прикрикнул на них Леха и вновь повернулся к Нестерову. – А кто ты есть, чтобы тебя заказывали? Может, ты из этих – олигархов?

– Какой я олигарх! – невесело засмеялся Нестеров. – Голодранец я обыкновенный. Был научным сотрудником в музее. Я вообще не понимаю, как все произошло.

– В музее? – удивился Леха. – Ну-ка, ну-ка! И за что же тебя, музейного, замели?

– Долго рассказывать, – Нестеров отлично знал, насколько неправдоподобно и глупо звучит его история, и не желал сделаться объектом недоверия для своих новых знакомцев.

– А ты расскажи, – внезапно вмешался Паша-скелет. Все это время он изучающе, с явным и непонятным Нестерову интересом сверлил его взглядом. – Расскажи, времени у тебя хватит. Сегодня все равно отсюда не уехать. А вот завтра в ночь состав на запад пойдет. Его сейчас как раз формируют. Если твоя сказка понравится, может, и поможем мы тебе. Посадим куда надо.

– Щас он тебе накатит по самое некуда, – просипел Боксерчик. – Развесит лапши – ухи отвалятся.

– Ладно, тебя не спрашивают, – оборвал его Леха. – Пусть расскажет. А если тебе культурная беседа заснуть мешает – вали в кусты, никто тебя не держит.

Эти четверо бомжей не представляли для Нестерова непосредственной опасности. Среди них не было ни хищников, ни суггесторов – типичный демос, в равной степени способный как на добро, так и – в силу своей слабости – на зло. Может, для Нестерова правильней было бы немедленно уйти, положившись на свои силы и удачу, но для этого он слишком устал. К тому же бомжи уже помогли ему, они накормили его без корысти, и Нестерову совсем не хотелось выглядеть неблагодарным.

– Ну, хорошо, – пожал он плечами. – Если времени вам не жалко… В общем, я работал в Музее истории культуры, в Москве…

Когда милиционеры вытащили с антресолей, куда Нестеров не заглядывал ни разу со дня вселения в квартиру, фолиант шестнадцатого века в переплете из свиной кожи, завернутый почему-то в газеты, реакция Нестерова была парадоксальной. Он не закричал и не начал возмущаться, он только молча хлопал глазами, пока один из ликующих оперативников не задал вопрос:

– Что это?

– Книга, – немедленно ответил Нестеров. – Полное жизнеописание Франциска Ассизского, напечатана в типографии Райнхарда Маннингера, в Ганновере, в тысяча пятьсот восьмидесятом году.

– Пятьсот восьмидесятом? – повторил оперативник. – Ого! Дорогая, наверное?

– Наверное. Но я точно не знаю.

– Откуда она у вас?

– Этого я тоже не знаю, – сказал Нестеров. – Но в последний раз я видел ее месяц назад в хранилище нашего музея.

– Понима-аю, – кивнул с ухмылкой оперативник. – Ну что ж, будем писать протокол…

Все, что с ним происходило дальше, Нестеров довольно долго воспринимал словно сквозь толстое мутноватое стекло, которое глушило звуки и образы, лишая их значительной доли смысла. Но первый разговор со следователем Нестеров запомнил очень хорошо.

Следователь был молод, его умное, симпатичное и слегка грустное лицо сразу расположило Нестерова. К тому же ему показалось, что следователь сочувствует своему подследственному, понимая нелепость возведенных против него обвинений, и Нестеров исполнился надежды, что этот непонятный кошмар в ближайшем времени закончится.