Ирина Верехтина - Солнце Эльгомайзы

Последняя мысль прозвучала вслух. Кэли с Леоной не удивились: если они могли чувствовать состояние собеседника, то почему не могла Катеринка?

– Вот ты говорила, что любишь Леха (Катеринка протестующее замотала головой). То есть, любила (Катеринка открыла рот, собираясь возразить). То есть, это он тебя любил. (Катеринка горестно кивнула, соглашаясь).

– Попробуй объяснить, что ты к нему чувствовала. Ты и сейчас чувствуешь. Я же вижу!

Леона ошибалась. Крутящиеся внутри водоворотом, стреляющие горячими искрами чувства, которые Леона ощущала как энергетические лучи («И не жаль ей энергию отдавать? Это расфокусирует внимание и ослабляет концентрацию, я бы поставила блок, а она почему-то не ставит…») – мысли Катерины были отнюдь не о Лехе…)

– Попробуй объяснить словами. – Леона взяла её за руку. – У тебя пульс участился. И дыхание. Ты сейчас другая, другой человек. Как ты это делаешь?

– Я ничего не делаю, – растерялась Катеринка, не ожидавшая такого натиска.

Моментально уловив её раздражение, Кэли перехватила инициативу:

– У тебя уши розовые, это от смущения, да? Что тебя смутило? Ты красивая такая… Ты видела, как на тебя смотрят?

– Смотрят, потому что злятся. Они все на меня злятся. Придумывают всякие пакости, чтобы мне досадить. А я… – Катеринка всхлипнула и замолчала.

– А ты? Что ты чувствуешь к ним? Расскажи! – попросила Кэли, и что-то в её голосе заставило Катеринку поверить, что это не издёвка и не шутка. Кэли говорила всерьёз.

– Расскажи, как это – любить? Ну что тебе стоит! Никто не узнает, только Леона и я, и больше никто.

– Разве ты никогда не влюблялась?

– Никогда, – подтвердила Кэли. – И Леона никогда. Мы чувствуем дружелюбие. Это когда тебе с человеком комфортно и у вас с ним общие задачи, общая работа, или конечная цель. Если эти факторы отсутствуют – отношение будет нейтральным. Вот ты обиделась на весь свет, а за что? Нет, ты скажи, за что? Тебе же никто ничего не сделал. Так почему ты обиделась?

Никто ничего. Это и обижало. Неужели они не понимают? И как им это объяснить?

Катеринка обвела глазами каюту. Посмотрела под ноги. Разгладила на скатерти невидимую складочку. Вздохнула. И наконец заговорила.

– Ну я не знаю… Просто когда он рядом, я ни на кого не могу смотреть. И на него не хочу смотреть. То есть хочу, но не смотрю. Это неприлично. Так мама говорила, в детстве. Говорила, что я некрасивая. И что идеальная фигура не поможет, если у тебя бесцветное лицо и зубы как у кролика.

Кэли посмотрела на её лицо. Милое, нежное, с мелкими белыми зубками, вовсе не кроличьими. А глаза потерянные, словно в чём-то виноватые. В чём? У них с Леоной не было матери и им никто такого не говорил про зубы. Зубы как зубы, как у всех. Резцы клыки, между клыками и молярами – малые коренные, затем идут моляры, отвечающие за пережевывание пищи. Это их основная функция, невыполняемая остальной частью челюсти. У кроликов строение челюстей совершенно иное. Зубы у них не имеют настоящего корня, поэтому растут всю жизнь. Резцы расположены спереди и сзади, а коренные зубы называют щёчными. Как у всех растительноядных, у кроликов отсутствуют клыки. Вместо них между резцами и премоляром есть пустое беззубое пространство, так называемая диастема.

Кэли не могла понять, при чём здесь кролики. Может, они их дома держали, декоративных? От Катеринки волнами исходило недовольство, и спрашивать Кэли не стала.

Био, в отличие от Катеринки, росли уверенными в своих возможностях и силах. Они учились, и с каждым прожитым днём возможности раздвигались, а силы росли. В них с Леоной верили, на них надеялись, ими гордились. Перед глазами птичьей стаей пронеслась череда лиц, рук, голосов… Лица были неизменно приветливыми, руки заботливыми, а голоса доброжелательными. Их научили всему. А любить не научили, такой вот педагогический промах.

– А почему на мужчин неприлично смотреть?

– Ну… Они могут не так понять…

– Не так это как? Не поймут, что ты к ним испытываешь дружелюбие?

– Ты совсем, что ли? При чём тут дружелюбие? – возмутилась Катеринка.

– Это не я совсем. Это ты, – вернула подачу Леона. Впрочем, она улыбалась, и у Катеринки, которая вспыхивала как порох при любом посягательстве на её «Я-пространство», не получилось рассердиться. Вместо этого она попробовала объяснить.

– Ну… Если всё время смотреть, он догадается.

– О чём?

– Ну… О том, что я к нему чувствую.

– А что ты к нему чувствуешь?

– Не знаю. Я не знаю! Хочу, чтобы он был со мной. Всегда. Со мной, и больше ни с кем, понимаешь?

– Он тебе нравится? – спросила Кэли, имея в виду Леха Золтовски.

– Ну… Можно и так сказать, – призналась Катеринка. И вспомнила, как, выпроводив Юозаса с его грызунами, Андрей остался её утешать. Гладил по волосам и рассказывал про космошколу: как учился, с кем дружил, как тосковал по дому и по родителям, а когда они приезжали, хорохорился и выделывался, стесняясь признаться в чувствах, которые считал слабостью. Это его «выделывался» напомнило Катеринке её собственно детство, когда она вот так же притворялась весёлой и беспечной. О таких вещах рассказывают лишь если человеку доверяют, а Андрей ей доверял. Иначе не признался бы, как плакал по ночам в интернатской спальне, крепко вцепившись зубами в одеяло, чтобы никто не услышал.

Они были похожи, поняла Катеринка, которая тоже стеснялась говорить о своих чувствах и общаясь с людьми надевала на лицо дежурную улыбку. После истории с хомяками с Катеринкой случилась истерика, и Андрей просидел с ней целый час на полу спортивного зала, гладя девушку по волосам и рассказывая ей о космошколе. Метод подействовал: Катеринка перестала давиться слезами и слушала очень внимательно, время от времени всхлипывая..

Андрей был предельно откровенен, рассказывая о том как весь год ждал родителей, весь год мечтал кинуться к отцу на шею и пообещать что угодно, лишь бы его забрали домой… А когда они приезжали, понимал, что не должен так поступать, что надо учиться. Ведь столько мальчишек мечтают о космошколе, а принимают в неё одного из тысячи. Он, Олег Бабанин, один из тысячи, избранный. И он не должен плакать.

…Олег молча кивал, отвечая на вопросы, сыплющиеся как драже из разорванного пакетика, которое мальчик запихал в рот и хрустел, не чувствуя вкуса. Мать не унималась, словно её вопросы могли что-то изменить, могли помочь… Хорошо ли здесь кормят, теплое ли у него одеяло, высыпается ли он, есть ли у него друзья, часто ли их выпускают гулять, справляется ли мальчик с заданиями, не слишком ли устаёт…. Олег кивал и улыбался изо всех сил. Да, он справляется с учёбой. И одеяло у него тёплое, и подушка мягкая, и кормят здесь вкусно, и друзей у него много… Но разве может тёплое одеяло заменить дом, а друзья заменить родителей?