Татьяна Млынчик - Ловля молний на живца [litres]

– А дальше ты знаешь… – закончила рассказ мама. – Твой крик, Власов бросился тушить пожар, те мужики быстренько ускакали в неизвестном направлении, а Кьяницу схватили.

– Ты не ходила к нему?

– Нас потом вызовут на допрос, и меня, и тебя. Надо проработать, что мы рассказывать будем…

– Я не буду ничего рассказывать. – Маша поджала губы. – Ни им, ни вообще кому бы то ни было.

– Значит, будешь писать. Так даже лучше. Молчи. – Мама поднесла палец к Машиным губам.

Каждый день, выходя в прихожую на пути в институт, Маша ощущала горьковатый запах папиного одеколона и готова была поклясться, что он шнуровал ботинки вот на этом паркете пять минут назад, как это бывало раньше, когда он душился, собираясь убегать на работу. Всегда. Она застегнула босоножки, сбежала по лестнице и вошла во двор. Папин автомобиль достался ей, и, получив права уже на первом курсе, она давно и уверенно водила.

Пары пролетели одна за другой, теперь на носу висели ГОСы, диплом. Маша готовилась к поступлению в аспирантуру. Захлопнув тетрадь, она откинулась на спинку длинной деревянной скамьи и вспомнила, как пришла сюда на первую лекцию в сентябре две тысячи четвертого. В руках она сжимала листок, на котором было написано: «Привет, я Маша! Я не говорю, но все слышу и могу писать в ответ». И еще один, с надписью: «Приятно познакомиться». Этот второй листок она в тот день не вытащила ни разу – и без того перепуганные первокурсники ее сторонились. Из ностальгии Машу вырвало размашистое похлопывание по плечу чьей-то большой потной лапищи.

– Слышь, Маша! – Лицо Родиона появилось рядом с ее щекой как мордочка удава.

Маша повернула к нему равнодушные глаза.

– Сегодня ты заканчиваешь в молчанку играть. – Он перегнулся через деревянный стол, а потом ловко перелез через него и уселся прямо рядом с Машей. – Я-то отлично помню звук твоего голоса!

Маша подняла брови.

– Тебе придется подать его прямо сейчас, – затем он произнес фразу, от которой сердце Маши ухнуло под амфитеатр аудиторских скамеек.

– Я собрал Вырицкое зеркало. Все, до единого осколка. Прямо на месте, где оно разбилось, в доме.

Родион вскочил и уже бежал по лестнице между рядами, перебирая худыми ногами, как курица, спасавшаяся от топора. Маша сорвалась с места и ринулась за ним.

– Стой, сука! – крикнула она, и на нее мгновенно заоглядывались: никто тут никогда не слышал, чтобы она говорила, считая ее совершенно немой.

Он побежал по коридорам, по лестнице, а Маша за ним, выскочил на улицу, откуда невыносимо парило, и быстрыми шагами проследовал в сторону парка, ядовитая зелень которого резала глаза в свете темно-сизых грозовых облаков, толпившихся на небе. Пространство над парком политеха стремительно окуналось во тьму, и первые жирные капли сыпались сверху, кропя песчаную дорожку под их подошвами. Родион обернулся и лукаво смотрел на Машу светлыми, игравшими золотыми бликами в наэлектризованном воздухе и наползавших на его лицо тенях глазами.

– Хочешь, поедем прямо сейчас? – произнес он. – Я склеил его, потом ездил к отцу на посещение. Он растолковал, что делать… Думаю, у нас все получится. Не зря тут пять лет пыжились. – Он весело кивнул головой на белоснежное зефирное здание политеха. – Ты как?

– Давай! – произнесла она. Потом еще раз: – Давай! – Подняла голову к черно-лиловому небу, где тотчас, включая грозу, вспыхнула молния. А гром, взрываясь над их головами, отозвался:

– Давай! Давай! Давай!

Санкт-Петербург, 2018–2019

За помощь в создании этого текста хочу поблагодарить:

Своих учителей, Дмитрия Орехова и Андрея Аствацатурова, без чьих уроков я вряд ли дошла бы до большой формы.

Людей, которые помогли создать фактическую достоверность: Илью Позднякова, Владислава Моисеенко и Николая Глебова.

Любимых мужа, брата, маму и друзей, которые стали первыми читателями рукописи и поддерживали меня от начала и до конца работы.

Друзей и товарищей по литературной мастерской за чтение, замечания и море энергии.

Моего отца Виталия Млынчика, который привел меня в электрический мир и помог разработать весь технический план текста.