Альберт Беренцев - Грибификация: Легенды Ледовласого

— Хороший вопрос, — Герман кивнул, — Но если я просто отвечу на него, вы мне все равно не поверите. Поэтому, я не просто расскажу. Я покажу вам.

— Хм.. — Блинкрошев икнул, он был настолько пьян, что его шатало, — То есть прямо покажешь? Иначе говоря, ты прямо здесь и сейчас размножишься без всяких женщин и детей?

— Именно так, — заявил Герман и продолжил говорить, обращаясь уже не к одному Блинкрошеву, а ко всем собравшимся германцам, — Следует знать, что до изобретения колдунами женщин и детей люди жили в прекрасном идеальном мире. Почитайте средневековые летописные хроники, почитайте библиотеку Ивана Грозного. Вы не найдете там ни одного упоминания женщины или ребенка. Это был совсем иной мир, светлая и прекрасная земля свободных и счастливых мужчин. Никто не клянчил новую кофточку или пожрать, никто не капал на мозги. Мужчины были заняты политикой, изящными искусствами и атлетикой, они были четырехметрового роста и жили по двести лет.

Но потом пришли колдуны, сначала они вывели Гриб, а потом и женщин с детьми. Вам полезно будет узнать, как именно они это сделали. Очень просто, они отравили еду. Мужчины ели эту отравленную еду и превращались в женщин. Потом женщины ели другую специально отравленную еду и рожали детей. Но колдуны-ученые сами себе насрали в тапки. Посмотрите вокруг, дети убили всех. Нет больше супермаркетов, рынков, шаверм, нет даже этой ужасной пельменной Dumpling and Vodka, нет столовых и нет пищевых заводов. Вся сеть по распространению отравленной еды ныне уничтожена.

А значит Гриб победил сам себя, потому что отравленной еды больше нет, и мужчины могут вернуться в свое естественное состояние и размножаться как в старь, без всяких женщин и их выблядков. Это стало возможным благодаря мне. Здесь на элеваторе я всех вас кормлю только экологически чистой едой, выращенной вашими собственными руками. И я не добавляю в пищу никакого яда. Сам я ем такую чистую еду уже давно, я перешел на нее еще до катастрофы.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что именно я самым первым на Земле вернулся в то чистое первозданное состояние, в котором пребывали мужчины до появления женщин и детей. Кроме того, я ведь отрубил себе все отвратительные детородные органы, изобретенные в свое время голландцами. Если вы не знали, у мужчины в естественном состоянии не должно быть этих органов, их пришивают мужчинам в роддомах колдуны-врачи. Никаких ядов. Никаких пришитых лишних органов. Именно благодаря этому я теперь могу размножаться, также как размножались мужчины раньше, до введения женщин и детей. Вы не верите мне, вижу по вашим глазам. Ну что же, в таком случае я покажу вам.

Только прошу вас, не пугайтесь. Для вас это может выглядеть странно или даже отвратительно, но ведь вы и сами не чисты, вы отвыкли от естественной жизни, вы все еще отравлены. Но я обещал ничего не скрывать, поэтому я сейчас покажу вам. Приготовьтесь....

Хрулеев слушал Германа вполуха, его гораздо больше волновал проклятый мальчик в клетке. Мальчик все также смотрел на Хрулеева, не отрываясь, с самого начала собрания он не сдвинулся с места, ни разу не отвел от Хрулеева взгляд.

Хрулееву хотелось убежать отсюда прямо сейчас, но он понимал, что уйти с общего собрания он не сможет, за подобное его сразу же скормят Молотилке. Он мог бежать с элеватора позже, но смысла в этом не было, за пределами лагеря германцев Хрулеева ждали или быстрая смерть от рук детей, или медленная от голода.

Герман тем временем сбросил с себя макинтош, и теперь стоял на трибуне обнаженный по пояс. Он поднял вверх правую руку и продемонстрировал всем собственную волосатую подмышку, в подмышке у Германа рос крупный розоватый фурункул, напоминавший сифилитичный шанкр.

— Вот это почка. Именно так и должны размножаться мужчины — почкованием, так они размножались раньше, до того как в процесс размножения вмешались колдуны-ученые. Из такой почки вырастает не мерзкий ребенок, а здоровый и взрослый мужчина. Я думаю, что мой сын вылупится через несколько месяцев. И в отличие от детей, он будет сразу говорить, выращивать экологически чистую еду и предаваться изящным искусствам. Он вылупиться уже готовым к жизни красивым взрослым мужчиной. Сравните это с той окровавленной и бесполезной массой, которая выползает из беременных женщин.

Но то, что я вам показываю сейчас, это не гадкие роды, нет. Это чистое и светлое рождение мужчины, нового человека. И если вы будете есть чистую еду, вести добродетельный образ жизни и слушаться меня — то у вас скоро тоже появятся такие почки, они не обязательно располагаются подмышкой, они могут набухать в любом месте мужского тела. У вас тоже будут сыновья, и через десять лет наш любимый элеватор будет населен отважными и сильными мужчинами, живущими по двести лет и трехметрового роста, как при Иване Грозном.

Все дети и женщины конечно к этому времени уже сдохнут, и таким образом мы вернем человечество в первозданное состояние, мы возродим его и вновь размножимся почкованием по всей земле, свободной от колдунов-ученых.

Герман потянулся к макинтошу, но Люба остановила его, она хотела еще посмотреть на сына Германа.

— Она такая миленькая, я уверена, что из этой почки вылупится исключительно сильный и умный сын, — серьезно заявила Люба.

— Хм... А как он родится, уже с бородой или без бороды? — пробулькал Блинкрошев.

— Конечно же с бородой. Существо без бороды не может называться мужчиной, — ответил Герман, — Не обижайся, Блинкрошев.

— Без проблем, Герман.

Герман наконец надел свой макинтош и заявил:

— Я обещал вам, что с этого дня у меня не будет никаких секретов от вас. Я всегда держу свое слово, и вы в этом сейчас убедитесь. Основную истину я вам уже раскрыл. Теперь пришло время послушать колдунов. Давайте сюда Плазмидову.

Люба и Блинкрошев быстро и обеспокоенно переглянулись. Хрулеев понял, что что-то пошло не так, вероятно, выступление Плазмидовой сценарием сегодняшнего спектакля не предусматривалось.

— Хм... Послушай, Герман, стоит ли нам давать слово колдунам-ученым? Ведь их гнилые речи могут развратить... — забулькал было Блинкрошев, но Герман не дал ему договорить:

— Плазмидову на трибуну. Быстрее. Я приказываю.

Саму старуху Хрулеев не видел, зато ее уродливый посох он заметил сразу же, как пришел на площадь. Плазмидова стояла в первых рядах возле самой трибуны, там, где располагались обладатели высоких градусов — со второго по шестой. Посох Плазмидовой, оканчивавшийся кривым витиеватым корневищем и вдвое превосходивший хозяйку в высоте, возвышался над головами собравшихся на площади, как одинокий саксаул над степными травами. Сейчас Хрулеев, стоявший позади всех, видел, что посох задрожал и медленно заковылял к трибуне.