Альберт Беренцев - Грибификация: Легенды Ледовласого

В руках мальчик держал железную арматурину.

— Привет, — зачем-то сказал Хрулеев.

Мичман вдруг часто задышал, а Тотошка, попятившись от мальчика, зарычала еще пуще.

Мальчик молчал.

— Убей его, хули ты ждешь... — простонал мичман. Его голос дрожал и трещал, как линия электропередач на ветру.

Хрулеев схватился за ремешок висевшей за плечом двустволки, но секунду спустя вдруг передумал и опустил руку.

Рябиновый куст зашуршал, обсыпав заросшую мхом землю ворохом желтых листьев.

Из-за куста вылезла девочка и встала рядом с мальчиком.

Девочка была еще младше, пожалуй, ей лет семь. Она была на голову ниже мальчика, волосы девочки были в еще более ужасном состоянии, чем у ее товарища. Голова девочки напоминала птичье гнездо, волосы лезли ей в глаза, но девочку это видимо совсем не волновало. Ее платьице было изорвано, сквозь рванину просвечивала побуревшая от грязи кожа. Руки девочки с длинными желтыми и ломаными ногтями сжимали два куска колотого кирпича.

— Стреляй, мать твою... — зашипел мичман. Хрулеев видел, что мичман весь дрожит, его руки беспорядочно двигались, как у новорожденного младенца, хотя правая рука все еще сжимала наградной кортик.

Мичман попытался встать, но очередной желудочный спазм помешал ему подняться на ноги, по воздуху вдруг распространилось омерзительное зловоние, штаны мичмана намокли, и в них что-то захлюпало. Мичман снова привалился к сосне и все смотрел то на Хрулеева, то на детей, бормоча при этом нечто нечленораздельное.

Из-за рябинового куста вылезли еще двое детей, у одного в руках был остро заточенный железный кол, девочка лет четырнадцати держала топор.

Тотошка заливалась лаем, захлебываясь собственной злобой.

Хрулеев понимал, что если собака бросится на детей, ее сразу убьют.

— Тото, фу! Лежать!

— Мы сейчас уйдем, ладно? — спросил Хрулеев детей.

Дети молчали.

Со стороны оврага отделявшего сосняк от луга тем временем появились еще четверо детей.

Эти были еще совсем крошками, каждому не больше шести лет. В руках дети держали ножи, у одной из девочек был длинный и ржавый гвоздь. Блестевшие на грязных лицах глазки детей смотрели на Хрулеева, как энтомолог смотрит на пойманную бабочку.

— Какое же ты говно и трус. Стреляй же, Хрулеев, — проговорил мичман неожиданно тонким и высоким голоском.

Появилось еще пятеро детей с кусками колотого кирпича в руках.

Тотошка лаяла и металась как бешеная, дети молчали, они образовали круг сомкнутый вокруг Хрулеева и мичмана.

Мичман все причитал, его матерщина мешалась с мольбами стрелять в детей. Хрулеев наконец вышел из оцепенения. Он снял с плеча двустволку и прицелился в голову мальчика с арматуриной в руке.

Дети медленно двинулись вперед, сжимая круг вокруг мичмана, Хрулеева и бешено метавшейся собаки.

Хрулеев все целился и целился, ему почему-то казалось, что он не попадет в цель, хотя мальчик в футболке с Микки Маусом был уже в паре метров от него.

Хрулеев целился, но палец отказывался нажимать на спусковой крючок.

Мальчик просто прошел мимо Хрулеева. Дети как будто не замечали его, они шли к мичману.

Хрулееву вдруг показалось, что составляющие его собственной головы — глаза, нос, челюсти, уши, мозг стали чужими, как будто это были не его органы, а кого-то совсем другого.

Дети тем временем подошли совсем близко к мичману. А Хрулеев все целился и целился из двустволки в покрытую собачьими клещами и колтунами голову мальчика, но Хрулеева не отпускало ощущение, что за него выстрелить в мальчика должен кто-то другой, тот чужак, который вселился сейчас в тело Хрулеева.

Но он не стрелял, Хрулеев не знал почему.

Тотошка обезумела от лая и ненависти, но напасть на детей так и не решилась.

Мичман взмахнул кортиком, рука его дрожала и дергалась, казалось, что он хочет нарезать на куски воздух. Трое детей бросились на руку мичмана сжимавшую кортик, они разом навалились на нее, крепко прижав к земле.

Мальчик подошел к ставшей теперь бесполезной ладони мичмана, державшей оружие, и наступил на нее ногой. Мичман зарычал, как будто снова собирался блевать. Его глаза вылезли из орбит, во рту мелькнуло что-то красное, и Хрулеев понял, что мичман от злобы и безысходности жует собственный язык.

Но навалившиеся на руку мичмана дети пригвоздили его к земле, он не мог пошевелиться. Мичман все булькал, и Хрулеев услышал, что бульканье складывается в страшные слова:

— Ты мразь, Хрулеев. Трус и предатель. Ненавижу.

Девочка с ржавым гвоздем в руках наклонилась над мичманом и воткнула гвоздь ему в горло.

Что-то мерзко всхлюпнуло, и мичман захлебнулся собственной кровью.

Двое мальчиков бросили мичману в лицо куски кирпичей, превратив перекошенную предсмертной агонией рожу в кровавое месиво.

Над лесом вдруг повисла тишина, даже Тотошка заткнулась. Было слышно, как шумит ветер высоко в соснах. Еще Хрулеев слышал бешеный стук собственного сердца, или точнее говоря — стук сердца какого-то человека который по нелепой прихоти бытия был сейчас сознанием и телом Хрулеева.

Дети как по команде повернулись в сторону Хрулеева. Их блестящие на грязных лицах глаза выражали неподдельный интерес, как будто им показывали новый мультик Диснея или игру для Денди. А Хрулеев все целился, целился, целился в них из двустволки, и вдруг он понял что это бесполезно, что он не сможет попасть в них никогда, что человек управляющий сейчас телом Хрулеева не умеет стрелять из ружья.

Хрулеев понял, что он не человек больше, а просто животное, а животное всегда бежит. Собака скулила и металась у ног Хрулеева.

— Тото, за мной!

Фразу произнес чей-то чужой голос, говоривший губами Хрулеева.

Это было так странно.

Хрулеев резко развернулся и побежал. В спину ему летели брошенные детьми колья и куски кирпичей.

3 октября 1996

Балтикштадтская губерния

Хрулеев шагал через поле, Тотошка бежала рядом.

Раньше здесь наверное росло что-то полезное, но теперь на поле царствовали только сорные травы и высокие уже пожелтевшие зонтики борщевика. Пахло прелой травой, и от запаха Хрулеева тошнило.

Распластанные к небу соцветия борщевика почему-то напоминали ему размазанное кирпичами лицо мичмана, он сам не знал почему.

У Хрулеева кружилась голова, он не ел ничего кроме найденных сегодня утром на рябиновом кусте ягод уже два дня. Желудок поднывал, Хрулеев сорвал какую-то желтую хворостину и шел, посасывая ее. Иногда он останавливался, чтобы попить воды из фляги. У Хрулеева была с собой железная тарелка, и из этой тарелки он поил Тотошку.

Сердце все еще бешено билось и никак не могло успокоиться. Странные и мучительные ощущения в области сердца сейчас сливались с нытьем желудка, создавая некую симфонию боли. Хрулеев понимал, что вода не заменит пищу, скоро он совсем ослабеет и не сможет идти. Он останавливался не только чтобы попить, но и чтобы отдышаться, и остановки становились все чаще.