Альберт Беренцев - Грибификация: Легенды Ледовласого

Хрулеев тщательно прицелился и выстрелом из макарова перебил ремень висевшей на сосне винтовки. СВДС упала на землю.

— Бери, — сказал Хрулеев анархисту, — Бери, не спорь. Если убить жирдяя — погибнет он один. А если не убить — как минимум трое нас, и еще те люди, которые стреляют в этого толстяка из автоматов. Что говорит твоя анархистская совесть по этому поводу? Что лучше — смерть одного, или смерть троих?

— Да похуй смерть скольких, — бодро заявил анархист, — Главное, что я в этом говне участвовать не буду. Тут вопрос личности, а не утилитаризма. Это вы, вояки, любите дохлых считать, и оправдывать их количеством свои войнушки. Типа, чтобы предотвратить смерть миллиардов, я был вынужден убить пару тыщ. Не, брат, я такой арифметикой заниматься не буду.

— Просто придержи винтовку. Я сам прицелюсь и нажму на спуск.

— И не подумаю...

— А ты забыл, что я отморозок? — мрачно осведомился Хрулеев.

— Как же, помню. Это разве забудешь. Ну давай, Хрулеев, можешь продемонстрировать мне свою отмороженность. Демонстрируй мне ее полностью. Только я ствол не возьму. И стрелять не буду. Без обид.

Ордынец тем временем проблевался, тут же достал из мешка бутылку водки и влил в себя половину прямо из горлышка. Приведя таким образом себя в пригодное к использованию Гипералкалоида состояние, толстяк нетвердо взялся за аппарат.

— Я дочку искал, — сказал неизвестно кому Хрулеев.

11 октября 1996 года

Балтикштадтская губерния

Хрулеев смотрел в бинокль на несущего ему быструю смерть ордынца. Тот уже положил руку на рычажок активации Гипералкалоида.

Выстрел вдруг грянул совсем рядом, над ухом у Хрулеева. Отстрелянная гильза ударила его по ноге. Ордынец дернулся, а потом обмяк и тяжелым кулем упал с повозки на землю.

— Многие умирают слишком поздно, а иные — слишком рано. Пока еще странным покажется учение: «Умри вовремя!»*, — глухо сказала Люба, опуская СВДС, — Но конкретно этот толстяк умер вполне вовремя. Ой... Что это я такое говорю?

Хрулеев отнял от глаз бинокль только когда убедился, что толстый ордынец действительно мертв.

Люба стояла рядом, ее лицо было все замотано кровавыми бинтами, но рот и нос анархист ей оставил свободными. Оба ее глаза действительно, как и сказал анархист, были на месте. Грудь девушки была перевязана пропитавшимися кровью бинтами. Люба была похожа на бутафорского зомби из американских фильмов ужасов, вот только кровь на ее ранах, в отличие от фильмов, была настоящей. Любу пошатывало.

— Хочу водки, — заявила девушка, — Ой... Что я опять несу?

— Хочет водки, цитирует Ницше и живая, и кровотечение остановилось. Значит сработало, — сказал Хрулеев.

— Что сработало? — спросила Люба, — Вы что...? Вы вкололи мне это дерьмо? Сушеные мозги Президента?

— Ну это же препарат последнего шанса. А ты выглядела как уже давно потерявшая все последние шансы, — пожал плечами Хрулеев.

— Ага, это Хрулеев тебя спас, — заявил анархист, — Он тут рыдал над твоим бездыханным телом. Еще сказал, что как только ты очнешься — он сразу же сделает тебе предложение. А потом вколол тебе вяленые мозги Президента и оживил принцессу поцелуем. Классика.

Люба быстро себя осмотрела и снова пошатнулась:

— Башка кружится... А кто меня перевязывал? Ты на мою грудь смотрел, животное? Или даже трогал?

— Да груди у тебя сейчас не особо красивы, если честно, — признался анархист, — У тебя там в основном мясцо торчит и все в крови. Я все же предпочитаю целые женские груди, хотя...

— Шнайдер! Его надо предупредить, — закричал Хрулеев, снова приложив к глазам бинокль.

Шнайдер действительно вылез из оставшегося на той стороне поля леса и теперь бежал к Гипералкалоиду. Залегшие в лесу ордынцы вяло пытались подстрелить командира полностью уничтоженной группы «Центр».

— О чем предупредить? — не въехала Люба.

— Гипералкалоид, ну. Если за него возьмется трезвый человек — аппарат самоуничтожится и накроет взрывом все вокруг в радиусе километра. А Шнайдер вероятно этого не знает...

Шнайдер тем временем уже подбежал к повозке, определенно желая завладеть супероржием.

— Предупредить не успеем. Он слишком далеко и по нему стреляют, кричать ему бесполезно. Я его убью, — сказала Люба.

Она выстрелила, но промахнулась. Шнайдер резким движением запрыгнул на повозку.

— Все. Ложись.

Хрулеев повалился на землю и закричал от боли в раскуроченной руке. Люба успела выстрелить еще раз, и тоже бросилась на землю.

Судя по оглушительному высаживающему барабанные перепонки взбульку и волне тепла, окатившей голову и спину Хрулеева, Люба опять промахнулась.

Но и на этот раз Хрулеев переоценил мощь супероружия Президента. Гипералкалоид действительно взорвался, но плазменный взрыв накрыл гораздо меньше километра, не затронув лес по краям поля.

Хрулеев кое-как поднялся на ноги и встряхнул головой, пытаясь прогнать заложенность ушей.

Картофельное поле превратилось в огромный гладкий зеркальный кусок стекла, на нем теперь можно было кататься на коньках. Не осталось ни следа повозки, Гипералкалоида или Шнайдера. Трупы, раненые и мешки с картошкой тоже исчезли.

— Тут больше картоха не вырастет. Так Герману и передай, Люба, — сказал анархист, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.

— Сам передашь, — мрачно произнесла Люба, застегивая наконец камуфляжную куртку и закрывая раненую и забинтованную грудь.

Блестящее зеркало поля притягивало взгляд. Оно казалось чудесным образом замороженным в начале октября озером. Оторваться от зрелища было тяжело, как будто смотришь на бриллиант.

Люба подобрала с земли свой окровавленный наградной нож.

— Верни мне пистолет, — приказала она Хрулееву.

Хрулеев нагнулся за макаровым, но в этот момент различил в лесу какое-то движение.

В следующее мгновение из-за сосны вышел оборванный мальчик лет семи, в руках он держал какой-то самодельный самострел, спаянный из кусков труб. Мальчик стоял в метре от анархиста.

— Берегись! — заорал Хрулеев.

Люба схватила пистолет, из леса выбежали еще трое детей с кольями в руках.

— Хой! — крикнул анархист.

Мальчик выстрелил из самострела, тяжелая болванка вырвала анархисту челюсть. Отброшенная челюсть артиста ударила Хрулеева в лицо и с мерзким всхлюпом упала ему под ноги.

Люба убила мальчика выстрелом в голову. Анархист без половины головы сделал каким-то чудом шаг вперед, а потом упал на землю лицом вниз. Люба застрелила еще двух детей. Последний ребенок с колом в руках отступил в лес.

— После опьянения победой возникает всегда чувство великой потери: наш враг, наш враг мертв!** — закричала Люба сбежавшему ребенку.