Кристина Далчер - Мастер-класс

На следующий день я рассказала Малколму об этом фильме, сознательно умолчав о самом главном: о наших новых, несколько неловких, но почти романтических отношениях с Джо. Малк изумленно вытаращил глаза и спросил, зачем я трачу время зря, общаясь с человеком, который никогда не сможет подняться выше какого-нибудь грязного подмастерья, а стало быть, и я из-за него всегда буду чувствовать себя жалкой и ничтожной. Отвозя меня домой, Малколм нарочно остановился у той автозаправки, где работал Джо, и эта тема в наших с ним разговорах больше никогда не возникала. Я впервые обратила внимание и на черную грязь у Джо под ногтями, и на тату в виде дракона, кольцами обвившего его бицепс, и подумала о том, сколь неопределенно — и не слишком желательно для меня — его возможное будущее.

Однако Джо продолжал звонить и присылать электронные письма и всегда заходил, когда я приезжала на каникулы из Коннектикута. Он помог мне преодолеть весьма неприятную полосу депрессии, часами висел на телефоне, развлекая меня всякими разговорами и глупыми анекдотами, когда постоянная нервотрепка из-за экзаменов вызывала у меня стойкую бессонницу, и в итоге все-таки заставлял меня улыбаться, хотя тогда мне казалось, что я не улыбнусь больше никогда в жизни.

В то лето все переменилось.

Приехав на каникулы из Коннектикута, я временно обосновалась в своей прежней детской спальне. Мэриленд был уже окутан липкой и влажной жарой, которая и дом моих родителей накрыла тяжелой пеленой, и он после весны в Новой Англии показался мне каким-то тесным. По-моему, так казалось и Уинстону, нашей собаке, и я, взяв пса за поводок, вышла на улицу и двинулась на запад по знакомой, сильно заросшей деревьями тропе.

Я услышала работу всех восьми цилиндров «Мустанга» еще до того, как увидела сам автомобиль. Это было классное рычание, прямо-таки львиное, и я даже слишком хорошо его помнила.

— Эй! Фишер! — окликнул меня кто-то, чей голос я тоже даже слишком хорошо помнила.

— Эй! Ты где там? — крикнула я в ответ, поднимая руку в знак приветствия.

Джо ловко развернулся и остановился возле меня, заглушив рычание своего зверя и давая ему передохнуть. Дальше мы с ним и Уинстоном пошли уже пешком. А потом Джо сделал нечто совершенно невероятное.

Он меня поцеловал.

То, как отреагировала на это я, было еще более странным: я тоже его поцеловала. Причем совсем не так, как целовала Малколма, чуть раздвинув губы, высунув язык и открыв глаза. Нет, я целовала его, жадно исследуя каждый сантиметр его лица и шеи. В общем, мы вовсю «сосались», как сказали бы местные ребятишки. Такого Малколм никогда бы ни себе, ни мне не позволил.

— Ты зачем это сделал? — спросила я, вывернувшись из его объятий и пытаясь хоть немного от него отодвинуться, чтобы можно было нормально разговаривать.

— Просто захотелось узнать, что я почувствую, когда по-настоящему тебя поцелую, — сказал он.

— Зачем это тебе?

— Да просто так, — Джо снова ко мне придвинулся. — Может, ты мне нравишься.

— Да? И что же во мне тебе так понравилось?

— Ну, во-первых, ты очень красивая, — сказал он. Его губы были так близко, что я чувствовала его дыхание.

— Одной красоты мало! — засмеялась я. А он все придвигался и придвигался ко мне, а я потихоньку отодвигалась, стараясь, чтобы между нами сохранилось хоть какое-то расстояние. Физическая красота не должна побуждать к принятию решений — эту истину Малколм без конца повторял в течение всех последних классов школы.

Джо тоже засмеялся.

— Так я и не говорю, что это единственная причина. И потом, ты ведь прекрасна не только внешне.

Какой-то бегун метнулся вверх по тропе в нашу сторону, и мы сделали то, что люди обычно делают, когда их застигнут за чем-то не совсем приличным: инстинктивно отодвинулись друг от друга и приняли весьма странную, неестественную, зато «вполне приличную» позу, из которой, впрочем, любому сразу все становилось ясно. Женщина-бегунья, которую я и раньше встречала в здешнем лесу, пробежала мимо и улыбнулась мне.

И мы с Джо, точно притянутые магнитом, тут же сомкнули объятья.

— Как тебе там, на севере, в Йеле? Нравится? — спросил он.

Мои родители и бабушка задали мне тот же вопрос всего несколько часов назад. И я ответила им точно так же, как сейчас Джо:

— Нормально.

— Тогда зачем тебе там оставаться?

Теперь мы с ним стояли рядом, соприкасаясь плечами и бедрами и опершись локтями о перекладину изгороди, и смотрели, как Уинстон копает в земле туннель. Джо своим розовым пальцем подцепил мой палец и сжал его, и мне вдруг захотелось рассказать ему о том, в каком стрессе я нахожусь от учебы, о том, сколько ночей я допоздна просидела в библиотеке в полном одиночестве, мечтая, чтобы кто-нибудь взял меня за руку и повел смотреть какой-нибудь дурацкий старый фильм. Но я не должна была ему об этом рассказывать.

— Не возвращайся туда, Эл, — тихо сказал Джо, и невозможно было понять, то ли он имеет в виду Йель, то ли Малколма.

Джо, может, и не получил по окончании школы высокого балла, а потому у него были примерно такие же шансы пройти стандартные тесты в колледже, как у кошки научиться кататься на роликах, но глуп он точно не был.

— Вся наша страна просто спятила, — продолжал он. — И ведь будет становиться только хуже, пока кто-нибудь не поймет, куда мы катимся. Поедем лучше со мной куда-нибудь на острова. Заведем себе лодку. А может, даже две. И еще парочку детишек к лодке в придачу.

Тогда я не стала принимать никаких решений — особенно насчет того, чтобы оставить колледж и спрятаться в Сент-Томасе, — а вот с Малколмом я действительно на время рассталась. Когда я в следующий раз увидела «Мустанг» Джо, ярко-красный, фигуристый, сверкающий полировкой — на такую полировку хватает времени только у молодых парней, — я мгновенно оказалась на заднем сиденье, и там мы с Джо уже не только целовались. «Мустанг» — машина тяжелая, но не такая тяжелая, как накрывшее меня тело Джо, не такая тяжелая, как мое дыхание, не такая тяжелая, как струи хлынувшего дождя, настоящего ливня, молотившего по крыше автомобиля под раскаты грома, вторившего нашим стонам. Сперва наши движения были неторопливы, потом стали быстрее, а потом снова замедлились. После двух раз мы наконец оторвались друг от друга и раскатились в разные стороны. Голова моя лежала на обнаженной груди Джо, и я слушала, как бьется его сердце — казалось, это единственный звук во всей застывшей и притихшей после грозы вселенной.

А потом мы все повторили снова, ведь когда вы молоды и безумно влюблены, ваши тела способны мгновенно восстанавливать силы и предаваться любви столько раз, сколько вам захочется или будет нужно.

В сентябре я снова поехала на север, сидя за рулем своего маленького «Фольксвагена»-«кролика» и тоскуя по мощности «Мустанга» и крепкому мускулистому телу Джо. А спустя пару недель я сидела в своей крошечной ванной, выложенной кафельной плиткой, как в придорожном мотеле, и держала в руке тест с обвиняющим синим крестом. Если я поворачивала ее, крест превращался в букву «Х», и мне казалось, что отныне вся моя жизнь перечеркнута этим косым крестом.