Крэйг Дилуи - Один из нас [litres]

Папа Элбод встал и постучал в дверь, чтобы его выпустили. Появился помощник шерифа.

– Ты уверен, Реджи?

– Угу.

Тот вручил Элбоду ружье.

– Премного благодарен, Бобби.

– Давай скорее. Вдруг он еще вернется, – сказал помощник и снова закрыл дверь.

Пес попятился от решетки, пока не уперся задом в раковину. Камера была такой маленькой! Раковина, унитаз, койка. Негде спрятаться. Некуда убежать. Он заскулил, представляя, как ружейная пуля проделает дыру в его теле.

– Я умираю, – снова произнес Папа, проверяя, заряжено ли ружье. – Я это чувствую. Эта штука понемногу выедает меня изнутри. Недолго осталось мне на этой земле. Скоро я буду вместе с Салли.

– Прошу вас, сэр, не надо!

Элбод загнал патрон в патронник.

– Но свою правду я получу.

Пес ощутил, как его мозг немеет от ужаса. Он завыл и принялся скрести стены. Помощники шерифа остригли ему когти и сточили их напильником до гладких бугорков, скользивших по кирпичной кладке. По его ноге потекла струйка мочи.

Он упал на четвереньки и прыгнул через унитаз, ударившись о стену. Ринулся к противоположной стене и обратно, принялся нарезать бесконечные круги по камере, не приносившие облегчения, не дававшие выхода.

– Да постой ты спокойно, черт, – сказал ему Элбод.

Пес завизжал и ринулся во всю прыть. Некуда деться! Только кружить и кружить. Никогда больше он не увидит своих друзей, никогда не ощутит хлопковый пух между пальцами, никогда не увидит солнца, не посмотрит сон, не выпьет чая со льдом, не засмеется, не почувствует любви, прикосновения, жизни.

Он вопил, нес бессвязную чепуху. Умолял, плакал, выл: «Это несправедливо! Я верил в вас!» Все тело болело от ударов о стены. Он все больше уставал, пока наконец не остановился, тяжело дыша и уставившись на Элбода. Ружейный выстрел был последним, что он услышал; безумное лицо фермера – последним, что он видел.

Хромая, Мозг пробирался через болотистую местность, окаймлявшую большое озеро к северу от Дома. Его путь лежал по мягким мшистым островкам, поросшим болотными кипарисами. Дети избегали этих мест – они считали, что здесь слишком мрачно. Мозг всегда чувствовал себя здесь как дома. Для него это была природная лаборатория, где не обитало ничего более страшного, чем правда.

Болотная среда подвергает жизнь испытаниям со всех сторон. Водяные лилии, хищная пузырчатка, змеи, кусающиеся черепахи – каждое живое существо вынуждено искать свою нишу и соревноваться с другими за природные ресурсы. Эти ниши заполняются благодаря естественному устройству живых существ – примером может служить белый ибис с его длинным клювом, идеально подходящим для того, чтобы протыкать рыбу. Жизнь и смерть видны здесь с одинаковой ясностью. Это микрокосм, как в зеркале отражающий реальный мир – в то время как в человеческой модели на него навешивают разнообразные правила, называя это цивилизацией. Их законы и религия якобы призваны защищать слабых, но все это сплошная ложь. Наверху то же самое, что и внизу.

Мошки приземлялись на сочащиеся рубцы на коже Мозга, присасываясь к ним на короткое время, прежде чем вновь улететь с сердитым жужжанием. В воздухе было полно москитов. Каждый кормится за счет кого-то другого – еще одна правда. Каждое действие встречает равное и противоположно направленное ответное действие. Энергия преобразуется, но никогда не уничтожается, все находится в кармическом равновесии. За любое приобретение следует заплатить цену. Тератогенез дал ему блестящий ум, но вместе с ним – уязвимое тело с повышенной чувствительностью к боли.

Мшистую полянку, где он остановился, окружали заросли саррацении – насекомоядного растения, которое некогда использовали для лечения кори. Порой дети принимали его за жимолость и потом болели, отравившись ядовитым соком. Мозг посмотрел на небо – проблески синевы в сплетениях веток над головой, заросших свисающим испанским мхом. Он прикинул время по степени освещенности: другие дети уже должны были вернуться с ферм. Скоро и ему надо будет возвращаться, иначе он пропустит ужин. Сегодня вечером он отметит еще один день, проведенный в темнице. Завтра учителя, скорее всего, объявят, что он пригоден для занятий агрономией. И отошлют обратно к Папе Элбоду, который, возможно, на этот раз решит его пристрелить.

Он притащился сюда, чтобы выплакаться, – в безопасное место, где можно очиститься, освободиться от чувств, все еще переполнявших его после порки. Как бы не так. Стыд и гнев, казалось, намертво прикипели к его костям. Без них он стал бы пустым – опрокинутым сосудом, ожидающим, чтобы его наполнили новым содержанием. Мозг подумал о том, что будет дальше, и ощутил, будто переступает какой-то внутренний порог. Революция всегда была его идеей, но теперь, впервые за все это время, она стала неизбежной и реальной, сделалась частью его существа. Как мудрость, следующая за знанием. Теперь ненависть текла внутри него, наращивая на его потрепанный дух кожу и мышцы, чтобы он вновь стал здоровым.

– Мозг! – прогремел над болотом гулкий голос. – Мозг, ты где?

Кроха шел к нему вброд, расплескивая воду. Для нормалов его вид был устрашающим; по их стандартам красоты глаза должны быть большими, черты лица симметричными, кожа чистой. Любое нарушение пропорций кажется нормалам безобразным, поскольку говорит о генетических нарушениях. Нечистая кожа является признаком заболевания. Звериные черты пробуждают наследственную память о первобытных хищниках. Все направлено на воспроизводство, на обеспечение жизнеспособности потомства. Все ради выживания. На генетическом уровне чумное поколение заставило остальную часть человечества глубоко всмотреться в вопросы жизни и смерти.

Мальчик-гигант остановился. Его рога окружало облако гнуса, словно символизируя разъяренные мысли.

– Пес умер.

Сердце Мозга копьем пронзила боль. Внутри он был не менее уязвим, чем снаружи.

– Как это произошло?

– Мистер Рукер говорит, что он повесился в тюрьме.

Мозг хрипло перевел дыхание. Его омывала бесконечная пелена звуков болота: лягушки-быки утробно рыгали в своих тайных убежищах, в окаймляющих озеро зарослях рогоза крякали дикие утки. Пес был мертв, и все его надежды на справедливый мир умерли вместе с ним.

«Прости, друг», – подумал Мозг.

– Ты говорил, они будут давить на нас до тех пор, пока мы что-нибудь с этим не сделаем, – сказал Кроха.

Мозг кивнул. На каждое действие – равное по силе и противоположное по направленности ответное действие.

– Я готов.

Радостно заулыбавшись, Кроха вмазал кулаком по своей открытой ладони:

– Давно пора!

– Но мы еще не готовы.

– Ты научил меня терпению! – прорычал Кроха. – Ты научил меня революции!