Анна Сахновская - Одна среди людей [litres]

– Извини, – работа вдруг остановилась. – Я хотел как лучше. Даже не предполагал, что тебе грустно, – по звуку, он положил свой инструмент, а я не могла отвести взгляда от серого неба в квадрате форточки. Еще чуть-чуть, и слезы хлынули бы из глаз. Хотелось плакать навзрыд, уткнуться в подушку, и чтобы кто-то погладил по спине. Как давно меня никто не гладил…

– Нет-нет, вчера все было замечательно! – спохватилась я. – Про грусть это я в общем, а вчера была частность. Давай теперь о тебе. Мне крайне интересно, как ты справился со своим даром? Как понял, что он действительно значит?

– Я пожил с родителями какое-то время, узнал их версию того, что увидел в их глазах. И уже потом понял смысл моего дара. Теперь смотреть в глаза совсем не страшно, когда видишь там хоть что-то. Позже я стал и у себя в глазах кое-что видеть. Могу сказать, что чувствую себя значительно лучше. Появились друзья, ты появилась. – То, о чем он говорил, уже не являло для него проблемы и могло быть опущено. Более того, Даниил как будто не считал подробности достойными внимания – было и прошло. То, что интересовало меня так сильно, для него не представляло уже ничего нового, а возможно, он просто не хотел говорить.

– Звучит обыденно, как сходить в магазин за хлебом. А ведь речь идет о даре свыше. Он настолько никчемен? – не унималась я.

– Напротив. Просто нет смысла об этом говорить. Если вкратце, то вывод, который я сделал, – мир и люди прекрасны, особенно в душе. Каждый человек, которого мы видим, – это уникальная душа, что ищет, страдает, совершает ошибки, но остается человеком. Семя прекрасного живет в каждом, и именно его я вижу. Но ты же бессмертна, тебе эта истина известна уже давно.

– Известна, только это часть истины – семя Зла также живет в каждом, и об этом никогда не стоит забывать. А еще о том, что все относительно, и Добра, и Зла не существует.

– Угу, – пробормотал он, углубившись в работу над портретом.

Мы молчали. Так прошло минут тридцать. Ощущение странности не покидало. Я находилась не в своей тарелке. Моя помощь настолько сильно не требовалась, что впору самой о ней просить. Удивительно, что Даниила не занимал более его дар, что ему не хотелось поделиться сокровенным, а наличие дара и успех совладания с ним безусловно таковым являлся. А еще непонятно, отчего он так пренебрежительно относился к своему прошлому. Он все понял и решил, что тот отрезок жизни стоит вычеркнуть, или находился еще в процессе его переосмысления? Вдруг работа остановилась, и я почувствовала на себе взгляд.

– Ты сказала, что живешь в аду. Выходит, планета Земля – это ад, или только твоя жизнь является адом? – Он спросил со всей серьезностью исследователя, решившего покопаться в особо интересном случае из практики. Но ведь я такая и есть. Что мне стоит ответить, в конце концов?

– Интересный вопрос. Если жизнь определить как постоянный поток меняющихся похожих событий, которые известны наперед, и невозможность выбраться из этого порочного круга, то жизнь представляется адом. Причем вне зависимости от происходящих событий – секс, алкоголь, встречи с друзьями или ссоры и различные страдания могут в равной степени опостылить, даже чередуясь. Однако большинство людей не задумывается об этом, потому что их жизнь коротка. Нет времени сидеть и размышлять, живешь ты в аду или в раю. Также люди обычно концентрируются на чем-то одном – либо вспоминают плохое из прошлого, и тогда точно попадают в ловушку повседневного ада, или помнят только хорошее, но если его не приумножать в настоящем, то такие воспоминания ничем не лучше. Поэтому да, планета Земля – это ад. Жизнь лишена смысла, события одинаковы из века в век, вереница рождений и смертей видится мне застывшим кадром на кинопленке. Мы все здесь как белки в колесе. И мне это видно гораздо лучше, чем другим, потому что есть время подумать, понаблюдать и отметить про себя, что меняются разве что технологии, а все остальное стоит на месте, на протяжении столетий. Разве это не ад?

– Но ведь люди прекрасны…

– Никто не спорит, но они все равно в аду. Я уже сказала, что люди двойственные существа, как и все остальное, впрочем. Поэтому взгляд на жизнь можно изменить, посчитав ее за рай. В этом случае я определяю «жизнь» как наличие безграничных возможностей для бесконечного развития и познания, причем не только с материалистической точки зрения в виде накопления несметных богатств, но и с духовной – добровольный выбор в пользу созидания, эволюции личных качеств, бескорыстных поступков, дающих разнообразные блага миру…

И тогда жизнь действительно представляется прекрасным отрезком времени, когда человек способен эволюционировать от австралопитека до истинного homo sapiens. Но даже в этом случае невозможно избежать страданий, нельзя уйти от повторяющихся событий и внутренних поисков и терзаний. Если мы говорим о конкретно моей жизни, то ей не суждено стать даже мнимым раем, потому что я не принадлежу к миру людей в обычном понимании. Для меня нет смерти, а смерть невозможна без жизни. Я существую, не живу, и мне нельзя вмешиваться в дела мира. Я просто сторонний наблюдатель, почти приведение, только облаченное в плоть.

Мой монолог показался мне слишком пафосным, наигранным. Даниил совсем притих, пытаясь переварить то, что я вывалила на него. Вряд ли он ожидал такого. Но мне надо было высказаться хоть кому-то, ведь себе самой говорить одно и то же изо дня в день начинает надоедать.

– Предлагаю на сегодня закончить, – наконец выдавил Даниил. – Ты философ, не меньше, а значит, выбрала духовный путь, – ион мягко улыбнулся.

– Я ничего не выбирала. То, что я сказала, всего лишь мои наблюдения.

– Ладно, сменим тему, – он составил холст и прислонил его рисунком к стене. – Пока не готово. Покажу, когда закончу. А ты всегда серьезная и на вопросы отвечаешь длинными книжными рассуждениями? – бьюсь об заклад, Даниил насмехался надо мной.

– Когда-то я и читать толком не умела, кроме дома и церкви вообще никуда не ходила. Поэтому не всегда серьезная, иногда могу вспомнить молодость. – Я тоже тихонько посмеивалась, поняв, что мой длинный пассаж был не к месту.

– Значит, ты и сейчас ходишь в церковь? – Даниил не смеялся.

– Я образно выразилась. В церковь не хожу давно, переросла.

– Как игру в прятки? Перерасти можно детские забавы, но чтобы так говорили про церковь, я слышу первый раз.

– Я была набожной, была монашкой, меняла религии. Теперь я свободная женщина. С течением времени учишься зрить в корень, а религия сама по себе лишь инструмент… Не хочу скатиться в длинный книжный разговор, но, наверное, ты подметил верно. Мне трудно быть простой, веселой, озорной и говорить ничего не значащие слова. Я так не умею. Хотя, бывает, притворяюсь и обсуждаю всякие женские штучки – косметику, одежду, но в глубине души мне это неинтересно.