Майкл Бишоп - Сказки о воображаемых чудесах [сборник]

Я не знаю, почему Бен воскрес и до сих пор живет. И пока я это не выясню, дальше дело не пойдет. Может, у Бога и есть план, и в этом случае я, конечно, никак не смогу воспрепятствовать его осуществлению, поскольку у меня и представления-то о нем никакого нет; а если Бог не строил никаких планов, то у меня тоже обязательств никаких. Пусть все идет своим чередом, то есть давайте сойдемся на простой истине: все умирают. Так уж устроена жизнь. Все, за исключением Бена.

Позволит ли Шэннон объяснить мне все это после того, как услышит «нет»? Будет ли это иметь для нее какое-то значение? Может, я ее потеряю? Только это-то меня и заботило: я не хотел ее терять. Я знал, что мне надо было переживать о ее брате, но для меня он был всего лишь актером массовки из старого фильма с Женевьев Бюжольд. Но я просто не мог потерять Шэннон. Как и напророчил Бен, она оказалась для меня той самой, единственной. И беда была в том, что она один-единственный раз попросила меня о маленьком одолжении, а я не могу его выполнить.

А вот и она, прошла на кухню с бутылкой вина в руке на полчаса раньше назначенного срока. Я так и знал. А вот и я — с моих рук капает смесь из чеснока, оливкового масла и эстрагона, и я обмазываю ею курицу с головы до ног, весь погруженный в свои мысли, пока руки мои погружены в курицу. Если только мне удастся зашвырнуть эту птицу в духовку, пока Шэннон не задала мне Тот Самый вопрос, то мы сможем побеседовать, пока блюдо готовится.

Она чмокнула меня в щеку, стараясь не испачкаться о мои измазанные жиром руки, и открыла бутылку вина, вяло поведала мне о том, как прошел ее день. На улицах было меньше машин, чем обычно, и, мол, поэтому она добралась раньше, чем ожидала. Я притворился, что поверил.

Бен, который явился, чтобы понаблюдать за приготовлениями ровно в ту минуту, когда я достал курицу из холодильника, даже не взглянул на Шэннон. Он сидел на стуле, вперив взор в свою долю богатства, а именно, внутренности, которые обыкновенно доставались ему: печень, сердце, желудок. Я разложил их на разделочной доске и оставил до того времени, пока не поставлю птицу в духовку. Бену нравилось, когда их слегка пассеровали с чесноком и маслом, добавив самую капельку Вустерского соуса. Он пожирал это блюдо, как лев, если бы у льва был личный повар. Шею я приберег для бульона. Я нечасто баловал Бена такими лакомствами. Он говорил, что ему нравится китайская кухня. «Думаю, они что-то туда кладут, — говорил он. — Когда ешь, остановиться просто невозможно. Может, валерьянка?» У Бенджамина серьезные проблемы с валерьянкой, но все мы не без недостатков, не так ли?

Шэннон, смеясь, налила еще вина; ее забавляло, с каким восхищением Бен взирает на мои труды. Она почесала ему затылок, и он поднял голову, чтобы вжаться ей в ладонь, выгнулся под ее рукой, которая уверенно пробежала по его спине. Но глаз от своего сокровища не отводил.

— Надеюсь, ты вымыл руки, — сказала Шэннон. Она поднесла бокал к моим губам, чтобы я глотнул вина, и снова осторожно отодвинулась от моих сверкающе зеленых рук и намасленной птицы. — Я поставлю твой бокал вот сюда. — Она оставила его на столешнице там, где он никому не помешает, и села на стул рядом с Беном. — Так ты подумал насчет Обри?

Черт.

— Конечно. Давай я сначала засуну птицу в духовку, хорошо? А потом поговорим.

— Ладно.

Она еще немного погладила Бена, просто от нечего делать. Шэннон становилась все задумчивее. Она мягко обхватила его хвост рукой, и он медленно просунул хвост между ее пальцами, словно салфетку продел через кольцо.

— Значит, ты откажешься. Если бы согласился, то сразу бы мне сказал.

Насколько я помню, крайний срок был после ужина. Я не рассчитывал, что, когда она приедет, мои руки будут по локоть засунуты в наш ужин.

— Я почти закончил. Мне просто нужно вымыть руки и поставить курицу в духовку.

— И почему же ты этого не сделаешь?

— Это может подождать хоть пять минут?

— Наверно. Я пять лет ждала. Мы все ждали. И я просто поверить не могу, что ты…

Я швырнул курицей о стол; масло с эстрагоном разбрызгалось по всей кухне.

— А вот поверь! Я не стану этого делать! Нет! Я даже не знаю, могу ли я!

— Да ты же даже не пробовал. — Она дотронулась до моей жирной руки.

Было в этом что-то жутковатое: ее рука цвета слоновой кости лежит на моей, словно я не был весь перепачкан жирной пастой, словно капли не повисли на ее бежевой шелковой блузке. Я чувствовал себя Болотной Тварью. А ведь его тоже, насколько я помню, кто-то любил. Я взглянул Шэннон в глаза, и там снова был этот свет. Она хотела, чтобы я испытал свои силы. Она хотела этого больше, чем спасти брата. Давайте начистоту: по некоторым братьям не очень-то и скучают. Но люди всю жизнь ждут, чтобы на их глазах случилось чудо.

— Так вот в чем все дело? Ты просто хочешь посмотреть, как я это сделаю?

— Конечно нет! — Себя она почти в этом убедила. Но меня — совершенно нет. Даже наоборот; это было уже слишком. Многие годы вины и непонимания; многие годы, когда я чувствовал себя ненормальным. И теперь любовь всей моей жизни хочет, чтобы я выступил перед ней, как дельфин, который прыгает через обруч. А сам спасенный, этот эпицентр бури, волшебный котик, даже не смотрит на меня; он мечтает о сердце мертвой птицы, приготовленном по его вкусу.

— Да нет, ну согласись. Именно это сводит тебя с ума. Настоящее чудо. У твоего приятеля задатки мессии! До чего круто! Ну что ж. Хочешь посмотреть?

Я сгреб внутренности, которых дожидался Бен, и запихнул их глубоко в курицу. Схватил ее за грудки и потряс перед лицом Шэннон, а потом поднял повыше, зажмурился, заполняя свой разум видениями о совершенной курице, что клюет зерно в райских обителях — или что там они клюют? — и кудахчет, кудахчет… Или это я сам? Шэннон в ужасе отступила назад, опрокидывая стул. Я сжал птицу сильнее, ярче представил эту картину, сильнее возжелал ее воскресения.

— Давай, ублюдок ты мелкий, живи! Живи! Живи!

И тут я почувствовал: в руках моих что-то задергалось, заизвивалось, и птица рванула на свободу, ударилась о столешницу, понеслась: громадные куриные ноги, все в масле и без пальцев, побежали по огнестойкой пластмассе. Просто поразительно, как быстро передвигалась эта хрень, в таких-то условиях. Лишенная головы, птица металась взад-вперед безо всякого толка, перебегая от кофейника к мини-духовке, от кухонного комбайна к хлебопечке и оставляя на каждой белой поверхности липкую зеленую полосу. Я бросился за ней, поймал за ножку, но удержать не смог. Она ударилась о пол с тошнотворным шлепком и продолжила свой бег. А затем, словно из ниоткуда, появился Бен: он приземлился на ее спину и глубоко вонзил свои когти. Из его хватки спастись было невозможно. Он широко раскрыл рот и несколько раз погрузил клыки в бедра и грудь птицы, отрывая огромные куски плоти и заглатывая их целиком, но все же курица продолжала бороться. Сражение все не прекращалось; куриные останки извивались, пытаясь выбраться из когтей Бена, а кот все пожирал мясо, оставляя голые кости. Он нырнул в грудную полость, вытащил оттуда сердце (оно все еще билось) и заглотил его в один присест.