Майкл Бишоп - Сказки о воображаемых чудесах [сборник]

— И почему они выбрали именно тебя?

— Джордж обхитрил меня.

— И что же он сказал? Что «Фабрика Пуделей» кишит мышами?

— Нет, он прибегнул к постыдному эмоциональному шантажу. Так или иначе, метод сработал. И вот у меня уже появился Третий Кот.

— А что подумали об этом Арчи и Уби?

— Они мне не рассказывали, но, если судить по невербальным признакам, это было что-то вроде: «Ну вот и пропал наш квартал». Не думаю, что вчера, когда я засунула Раффлса в коробку и унесла, они очень уж огорчились.

— Но все эти три месяца он жил у тебя, а ты и словом не обмолвилась.

— Я собиралась рассказать тебе, Берн.

— Когда?

— Рано или поздно. Но я боялась.

— Боялась того, что я подумаю?

— Не только этого. Я боялась того, что означает Третий Кот. — Она издала горестный вздох. — Все эти Женщины С Кошками. Они же не планировали становиться такими. Просто взяли себе кошечку, потом еще одну, потом еще — и незаметно для себя сгинули.

— А может, они и так были немножко чокнутыми, тебе так не кажется?

— Нет, — ответила она. — Не кажется. Ну, то есть да, порой, может, живет себе и живет какая-нибудь несильно помешанная дамочка, а потом внезапно по самые подмышки оказывается в котах. Но большинство Кошачьих Женщин поначалу абсолютно нормальны. Конечно, под конец у них едут шарики за ролики, но это все из-за тридцати или сорока кошек. Болезнь подступает незаметно, даже не успеешь понять, как уже летишь вверх тормашками в пропасть.

— И дело тут в Третьем Коте, что ли?

— Именно. Берн, в некоторых примитивных культурах нет чисел в нашем привычном понимании. У них есть слово для обозначения числа «один», слова для понятий «два» и «три», но за ними идет просто «больше трех». В нашей культуре это ксается кошек. У тебя может быть одна кошка, две кошки, даже три, но потом — только «больше трех».

— И ты — Женщина С Кошками.

— Ты ухватил самую суть.

— Ухватил. Это твоего третьего кота я ухватил. То есть ты поэтому никогда не упоминала о нем? Потому что всю дорогу собиралась сплавить мне этого спиногрыза?

— Нет, — быстро ответила она. — Богом клянусь, Берн. За все те годы, что мы знакомы, тема кошек и собак всплывала пару раз, и ты всегда говорил, что не хочешь никого заводить. Я хоть раз уговаривала тебя?

— Нет.

— Я верила тому, что ты говоришь. Порой мне приходило в голову, что тебе бы жилось легче, будь у тебя животное, которое ты мог бы любить. Но я держала рот на замке. Мне даже не приходило в голову, что ты можешь нанять кошку на работу. А потом, когда узнала, что у тебя проблемы с грызунами…

— У тебя уже было готовое решение.

— Ну да, естественно. И отличное решение, согласись! Разве у тебя не потеплело на сердце, когда сегодня утром Раффлс встретил тебя в магазине?

— Было неплохо, — признал я. — Во всяком случае, он был жив. А я уже напредставлял себе, как он лежит лапками кверху, а вокруг сужается огромное мышиное кольцо.

— Ну, вот видишь. Ты беспокоишься о нем, Берн. Оглянуться не успеешь, как полюбишь этого парнишку.

— И не надейся. Кэролин… Так как же его звали, пока он не стал Раффлсом?

— Забудь уже. Тупая кличка.

— Ну скажи.

— Это обязательно? — Она вздохнула. — Ну хорошо. Его звали Андро.

— Андре? Ну и что тут такого тупого. Андре Моруа, Андре Мальро, Андре Агасси… Все как-то выжили с этим именем.

— Не Андре, Берн. Андро.

— Андре Ситроен, Андре Ампер… не Андре? Андро?

— Ага.

— И что это? Греческий вариант имени «Андрей»?

Она потрясла головой.

— Это сокращение от «андроген».

— Ого.

— Смысл в том, что операция внесла некоторую неопределенность в половую принадлежность кота.

— Ого.

— И, мне кажется, то же самое можно сказать и про Патрика, хотя хирурги тут и ни при чем.

— Ого.

— Сама я никогда не звала его «Андро». Честно говоря, я вообще никак его не звала. Не хотела давать ему новую кличку, потому что это бы значило, что я хочу оставить его у себя, и…

— Понимаю.

— А потом, по дороге в твой магазин, меня словно осенило. Раффлс.

— Как рафты, на которых сплавляются по реке. Помню-помню.

— Не презирай меня, Берн.

— Постараюсь.

— Поверь, приятного было мало — три месяца жить во лжи.

— Думаю, теперь, когда Раффлс вышел из шкафа, всем станет легче.

— Уверена, так и будет. Берн, я не хотела обманом вынуждать тебя брать этого кота.

— Разумеется, хотела.

— Нет, неправда. Я просто хотела максимально облегчить вам первое время вместе. Я знала, что ты души в нем не будешь чаять, когда узнаешь его поближе. И мне казалось, что я готова на все, лишь бы вы преодолели первые затруднения… Готова пойти на небольшой подлог, чтобы…

— Завраться до потери пульса, ты хотела сказать.

— Ради благого дела. В душе я пеклась исключительно о твоих интересах, Берн. О твоих — и интересах кота.

— И о собственных интересах тоже.

— Ну да, — призналась она, ослепительно улыбнувшись. — Но ведь сработало же, признайся! Берн, ты должен признать, что все вышло как нельзя лучше.

— Посмотрим, — ответил я.

Лоуренс Блок неоднократно становился лауреатом премий Эдгара По, Shamus и «Мальтийский Сокол»; Гильдия детективных писателей Америки присудила ему титул Грандмастера. Франция и Великобритания посчитали его достойным награды за особый вклад в литературу. Он не мыслит себе жизни без Нью-Йорка и обожает путешествовать по миру.

Протагонист миниатюры «Взломщик обзаводится котом» — на самом деле это отрывок из романа «Взломщик, который торговал Тедом Уильямсом» («The Burglar Who Traded Ted Williams») — Берни Роденбарр — владелец книжного магазина и по совместительству взломщик. Блок написал о нем серию из десяти (пока что десяти) комических романов. У автора кошек нет.

Жил да был однажды не стесненный в средствах джентльмен, который в возрасте около пятидесяти шести лет воспылал ненавистью к белой персидской кошке, которая принадлежала его жене.

Его отвращение к кошке было тем загадочней (и ироничней), что он сам подарил ее жене еще котенком. Это случилось много лет назад, когда они только поженились. И он сам дал кошке имя: Миранда. В честь его любимой шекспировской героини.

Особая ирония была еще и в другом: он не был из породы людей, подверженных нелогичным эмоциональным порывам. За исключением собственной супруги (на которой он женился поздно; для него это был первый брак, для нее — второй), он никого особенно не любил, а ненависть и вовсе посчитал бы чувством ниже собственного достоинства. Разве есть люди, к которым нужно относиться столь серьезно? Свобода в средствах также обеспечивала ему и свободу духа, неизвестную большей части человечества.