Майкл Бишоп - Сказки о воображаемых чудесах [сборник]

— Прости, — сказала она, не глядя ему в глаза. — Мне нехорошо. Больше всего мне хочется побыть одной… просто побыть одной.

Она ушла в свою комнату, в свою постель. На несколько дней она заперлась там и принимала только служанок — и, конечно, свою драгоценную Миранду, когда та снисходила до визита домой. (К своему невероятному облегчению, мистер Мьюр заметил, что на белой кошке не было и следа недавней борьбы. Его разодранные руки и лицо заживали медленно, но, поглощенная собственным горем, Алисса их, похоже, и не заметила.)

В своей комнате, за закрытой дверью, Алисса несколько раз звонила по телефону в Нью-Йорк. Порой казалось, что она плачет в трубку, но, насколько мог судить мистер Мьюр — он был просто вынужден подслушивать, — ни один из звонков не предназначался Албану.

И это значило… а что же это значило? Он вынужден был признаться, что и понятия не имеет; Алиссу спросить он тоже не мог. Спросить — значило выдать себя, признаться в том, что он слушал ее разговоры. Алисса была бы возмущена до глубины души.

Мистер Мьюр посылал в комнату больной Алиссы маленькие букеты осенних цветов, покупал ей шоколадные конфеты, карамель, изящные томики стихов, купил бриллиантовый браслет. Несколько раз он сам появлялся у ее двери — все тот же галантный кавалер, — но она объясняла, что не готова его видеть. Пока не готова. Голос ее был резок, в нем появились металлические нотки, которых мистер Мьюр раньше не слышал.

— Алисса, разве ты не любишь меня? — внезапно воскликнул он.

Наступила неловкая пауза, а затем:

— Конечно, люблю. Но, пожалуйста, уйди и оставь меня в покое.

Мистер Мьюр так переживал за Алиссу, что заснуть ему удавалось лишь на час или два, да и тогда его терзали кошмары. Белая кошка! Мерзкая удушающая тяжесть! Мех у него во рту! И все же, проснувшись, он думал лишь об Алиссе. О том, как, вернувшись домой, она не вернулась к нему.

Он лежал на своей одинокой постели среди спутанных простыней и хрипло рыдал. Однажды утром он погладил подбородок и нащупал щетину: вот уже несколько дней он забывал побриться.

С балкона он порой видел белую кошку, что прихорашивалась на садовой ограде — она была больше, чем он припоминал. Полностью отошла после его нападения. (То есть если вообще пострадала. Если кошка на садовом заборе была той же самой, что забрела в его кабинет.) Ее белый мех словно горел в солнечных лучах. Ее глубоко посаженные глаза были крохотными золотыми угольками. Мистер Мьюр испытал небольшой шок: какое прекрасное создание!

Хотя, естественно, в следующий миг он понял, кто это был.

Одним дождливым ветреным вечером в конце ноября мистер Мьюр вел машину по асфальтовому шоссе над рекой. Алисса молчала в соседнем кресле. Упорно молчала, думал он. На ней были черная кашемировая накидка и мягкая черная шляпка из фетра, что плотно прилегала к голове и закрывала почти все волосы. Этих вещей мистер Мьюр на ней раньше не видел, и по их стильному аскетизму он догадывался, что она все больше отдаляется от него. Когда он помогал ей выйти из машины, она пробормотала «спасибо» тоном, который подразумевал «Ох, неужели тебе обязательно нужно ко мне прикасаться?» И мистер Мьюр склонился в легком шутливом поклоне, стоя под дождем без головного убора.

А ведь я так любил тебя.

Теперь она не разговаривала с ним. Сидела, отвернув от него свой красивый профиль. Будто завороженная дождем, что хлестал по окну, рябой рекой, которая вспенилась под мостом, порывами ветра, сотрясавшими их машину английской сборки, пока мистер Мьюр все сильнее давил на педаль.

— Так будет лучше, моя дорогая жена, — сказал мистер Мьюр тихо. — Даже если ты и не любишь другого, мне очевидно, что и меня ты не любишь тоже.

От этих торжественных слов Алисса виновато вздрогнула, но в глаза ему все же не посмотрела.

— Дорогая? Ты понимаешь? Так будет лучше. Не пугайся.

Мистер Мьюр все прибавлял скорость, автомобиль все сильнее трясся на ветру, и Алисса зажала рот руками, словно пытаясь заглушить любые возражения; она, не отрываясь, глядела в одну точку, и мистер Мьюр тоже, как завороженный, смотрел на мелькание дороги.

Только когда мистер Мьюр отважно повернул передние колеса машины к дорожной ограде, решимость Алиссы дала слабину: она несколько раз слабо вскрикнула, вжимаясь в сиденье, но и не попыталась оторвать его руки от руля. Так или иначе, через миг все уже закончилось: машина налетела на ограждение, покрутилась в воздухе (или это только показалось?), упала на каменистый холм, взорвалась пламенем и перевернулась на крышу.

Он сидел в кресле с колесами — в инвалидном кресле! Он думал, что это за прекрасное изобретение, что за гений его создал!

Хотя он был полностью парализован и был не в состоянии передвигать кресло по своему желанию.

И, в любом случае, у него, как у слепца, вообще не было желаний! Он был вполне доволен оставаться на месте, если это место было не на сквозняке. Невидимая комната, в которой он теперь обитал, по большей части приятно обогревалась, но все же время от времени его атаковали непредсказуемые потоки холодного воздуха. Он боялся, что температура его тела не сможет оставаться неизменной под влиянием внешних воздействий.

Он забыл названия многих вещей и особо не горевал. И в самом деле: незнание имени смягчает жажду обладания самой вещью, которая, подобно призраку, кроется за названием. И, разумеется, благодарить за это он во многом должен был свою слепоту. И он был благодарен!

Слеп, но не безнадежно слеп: ибо он мог видеть (вернее, не мог не видеть) пятна белизны, оттенки белизны, поразительные переходы белого в белое, которые, будто крохотные водовороты, кружились в потоке, что проносился над его головой, то останавливаясь, то продолжая течение. Эта река была лишена формы и очертаний, в ней не было никаких грубых намеков на предметы в пространстве….

Судя по всему, он перенес не одну операцию. Он не знал, сколько именно, и ему это было безразлично. В последние недели с ним заводили серьезные разговоры о еще одной возможной операции на мозге, целью которой (предположительно) было восстановление двигательной функции пальцев на левой ноге, если он правильно все понял. Если бы он мог, он бы рассмеялся, но, с другой стороны, достойное молчание тут было уместней.

Милый голос Алиссы присоединился к всеобщему хору, выступавшему с вялым энтузиазмом, но, насколько ему было ведомо, операция так и не состоялась. Или, если ее и провели, то никакого ощутимого результата она не произвела. Пальцы на левой ноге были так же далеки и так же неподвижны, как и все прочие члены его тела.

— Как тебе повезло, Джулиус, что появилась другая машина! Ты ведь мог умереть !