Михаил Савеличев - Черный ферзь [litres]

Сворден Ферц слушал весь этот горячечный бред и перед глазами вставала картинка лежащего на кушетке человека в полосатой пижаме с золотыми пуговицами и кистями, изрезанное морщинами сухое лицо, напоминающее ритуальную маску островных дикарей, полуприкрытые глаза и бесцветный, пересыпчатый, как песок, голос, иссушенный бесконечным и уже бессмысленным странствием по пустыне жизни: “Ну зачем вы меня мучаете… умирать – препаршивое занятие…”

Человек-поперек-себя-шире подозрительно глянул на Свордена Ферца из под морщинистых, словно черепашьих, век и ткнул коротким пальцем чуть ли ему не в лоб:

– Уж не за этим ли пожаловали? Уж не Циркач ли вас послал? Благую весть, так сказать, протрубить над смертным одром?

– Не знаю никакого Циркача, – сказал Сворден Ферц, ощущая неодолимое желание схватить старика за палец. Схватить и потрясти в обманчиво-дружеском пожатии, чтобы того от боли скрючило.

Будто почувствовав, старик отдернул руку и вновь приложился к фляжке.

– Это ничего не значит, – объявил он Свордену Ферцу, обдав очередной порцией фенольного дыхания. – У него этих обличий, что платьев в гардеробе у модницы. Эк… – икнул старик от внезапно осенившей идеи. – Э-э-э, Циркач? – осторожно, можно даже сказать – опасливо спросил он Свордена Ферца. – Фокусник? Ткач? Фантош?

Ничего не оставалось, разве что досадливо поморщиться.

– Что ж вы так, – суетливо задвигался старик, пытаясь сообразить к какой стороне лестницы лучше прижаться, – своим ходом, ножками, ножками, скромненько так… Шуткуете все, – угодливый хохоток, препротивно прозвучавший из старческих уст, – шуткуете, мол, куда еще это старичье списать, древних мудаков, хе-хе… Оплошал, оплошал, признаю! Разделяю целиком и полностью! Все ваши задумки, так сказать…

– Я могу пройти? – стариковское лебезезение становилось непереносимым.

От удивления тот даже руками всплеснул:

– Ваше превосходительство, да неужели вы думаете, что я здесь на посту?! Страж, так сказать, покоя и недвижимости?! Что вы, что вы! Как можно! Да при моей-то немощности стариковской да супротив ваших возможностей! Помыслить-то смешно! Умоляю… нет, слезно прошу – поспешайте, поспешайте!

Он еще и на колени бухнется, испугался Сворден Ферц, поднимай потом такую тушу. А вдруг не удержишь? И он живо представил как Человек-поперек-себя-шире внезапно сворачивается в огромный упругий шар и скатывается вниз, сталкивая упрямого и нежеланного посетителя с лестницы.

– Он ждет, ждет, – зашептал старик. – Не верит, а все равно ждет. Помните ведь его присказку, мол, умирать – паршивое занятие, а это, если хотите, не отчаяние, как та дура нас всех убеждает, – он потряс угрожающе кулаком, видимо адресуя его неведомой дуре, – это надежда. Да-с, надежда! Крохотная, вот такая, – показал он, – но все равно – надежда… Теплится в нем, вот-вот погаснет…

– Сделаю что могу, – устало сказал Сворден Ферц. Ни сил, ни желания разубеждать старика. Их оставалось в аккурат мерно покачивать головой в такт потоков старческого маразма. А ведь ему еще подниматься по невыносимо длинной винтовой лестнице на самую вершину Белого Клыка!

Закралась крамольная мыслишка: а может, ну его? Разве там хоть кого-то ждут? Разве там хоть кто-то обрадуется очередному посетителю? Не попадет ли он в еще худшую трагедию или, не дай бог, комедию положений, где его вновь примут не за того, кем он на самом деле является? За Фокусника, за Циркача, за клоуна какого-нибудь? Тем более там, наверху, некто ждет смерти… или даже жаждет… Ему эскулап нужен, а не клоун…

Старик сохранял чертовски раздражающую позу униженного просителя и, возможно, поэтому на мгновение потерял бдительность. Все казалось сыгранным отлично – без сучка и задоринки, на грани гениальности простоты, что стороннему взгляду представляется неподдельной естественностью, в которую, на самом деле, рядится самое что ни на есть развязное лицедейство.

Взгляд. Точнее, даже не сам взгляд, а его след, словно всплывающий из пучин дасбут вдруг получил внезапную команду на погружение, и пенный взрез, обозначивший появление белой рубки, тут же прервался, расплываясь по свинцовой поверхности лишь пеной да пузырями. Крошечные, слезящиеся глазки, обретающие к глубокой ветхости всю ту же младенческую голубизну, только теперь изрядно выцветшую, глазки, которыми старик смотрел на Свордена Ферца с унижающим почтением, на мгновение явили неопровержимое доказательство стальной воли и трезвости ума собеседника.

– Умгекеркехертфлакш, – процедил Человек-поперек-себя-шире, отбросил фляжку и запустил руку в очередной карман.

Сворден Ферц прыгнул. Естественно без разбега, без подготовки и, к тому же, из чертовски невыгодного положения. Окажись старик порезвее, он мог бы прервать полет столь нежеланного гостя, сдернув того за лодыжку обратно на лестницу и впечатав всей массой в металлические ступени. Лестница бы выдержала, а вот сам Сворден Ферц? Да и смог ли он противопоставить старику нечто еще, кроме вот такого, как ни крути, трусливого бегства?

Он помнил последнее увиденное движение старика – так тянутся не за снадобьем из гнилой печения зверя Пэх, а только за оружием. Против огнестрела не попрешь. И не убежишь. Никаких шансов. Лестница слишком плавно огибает Белый клык. Его спина – прекрасная мишень даже для дрожащих стариковских рук. Однако, почему дрожащих?! Более вероятно, что старикан в прекрасной физической и психологической форме и не будет чересчур сентиментальничать, прожигая насквозь чертовски настойчивого посетителя!

– Эй, ты где? – удивленно-дружелюбно спросил старик. – Циркач, опять твои фокусы? Уж больно ты резв, за тобой не угонишься, кехертфлакш. Не исчезай, поговорить надо, – металлические нотки готового на все человека спрятались под убаюкивающей бархатистостью старческой немощности. – И таблеток у меня нет, все на подъем да на спуск потратил… Говорил же тебе, мол, сооруди чего попроще – лифт, а лучше вообще камеру переброски поставь. Не наше это стариковское дело по лестницам вышагивать, ох, не наше!

Ноги дьявольски болели. Кто-то бесцеремонно уселся ему на спину и методично вгонял толстые ржавые гвозди в икры – от пятки до подколенной ямки. Ни пошевельнуться, ни стряхнуть злобное создание. Боль переполняла мышцы ног, и воля уже не могла ее сдерживать, постепенно уступая плацдарм за плацдармом бессильно лежащего на верхнем пролете лестницы тела.

Прыжок вверх уже не казался удачным решением. Сворден Ферц вспомнил ощущение воздуха, сгустившегося до стылой шуги, сквозь которую он продавливался, как продавливается через плотную водно-льдистую суспензию всплывающий из тьмы океана водолаз, ощущая на горле крепкую хватку асфиксии. Инерция полета и неумолимая гравитация растягивали и скручивали, с одинаковой безжалостностью раздирая к спасению и гибели.