Игорь Вереснев - Хозяйки тумана [litres]

В соседнем зале на постаменте лежала мёртвая, остывающая плоть. Люка там не было. Может быть, он остался на залитой кровью площадке перед куполом? Или вылетел из бешено несущегося флайера? И бесследно исчез, растворился в ноосфере планеты. Люка Уайтакера больше не существовало. Как не существовало больше Иришки. Людмила Сорокина осталась один на один с окружающим миром. И этот мир готовился её уничтожить… Если она не уничтожит его первой!

– Люда, перестань. Для Уайтакера так будет лучше, – чужой голос коснулся периферии сознания. Желтовато-зелёная пелена тоски лопнула, разорвалась, уступая место алой ярости.

Людмила обернулась, уставилась на Холанд.

– Для Люка лучше? А для меня?! Разве ты знаешь, что он для меня означа…

Прикусила язык, увидев, как в трезвеющих глазах Холанд проступают понимание и ужас. Знает. Теперь знает. Эта чёртова ясновидящая непонятным образом прочла её мысли, раскрыла тайну, так тщательно скрываемую. И вмиг превратилась во врага, как те, снаружи институтского купола.

Она облизнула прокушенные до крови губы. Отвернулась. Что ж, пусть будет так. На одного врага больше, на одного меньше – уже не важно.

– Что ты собираешься делать?! – подалась к ней Холанд.

Зачем спрашивает? И сама знает. Не оборачиваясь, Людмила процедила:

– Я дам людям оружие против тварей.

– Ты хочешь добавить в матрицу взлом ментозащиты?!

Вопрос был риторическим, Людмила на него не ответила. Откинулась на спинку кресла, опустила веки. Вызвала из хранилища модель.

– Люда, это – нельзя! Ты не сделаешь этого! Скажи, что не сделаешь! Ты всех погубишь! Всех! Весь мир!

– Нельзя? – Сорокина зло скривила губы. – Можно! Существует единственный способ научить людей любить друг друга – заставить! Тех, кто достоин. Остальных уничтожить. Столько времени потеряли из-за собственной нерешительности. Сопли жевали о разной там морали – можно-нельзя, плохо-хорошо… Хватит! Теперь я решать буду. Я, одна!

Рядом зашуршало, затем хрястнуло громко. Людмила приоткрыла глаза. Холанд остервенело колотила своим маленьким кулачком по сенсорам пульта:

– Я не позволю тебе этого сделать!

Сорокина презрительно усмехнулась, вновь опустила веки.

– Не старайся, пульт отключён. Иди лучше проспись. Ты много пьёшь в последнее время. А впрочем, пей, если хочешь, переходу это не помешает. На тебе я потренируюсь. Очень скоро.

Холанд беспомощно всхлипнула, затихла. Ушла? Проверять Людмила не стала, сейчас ей нужна была вся активность мозга. Она спешила…

– А-а-а!!!

Боль сиреневым пламенем полыхнула в глаза, скулы свело от оскомины. Вирт-реальность перевернулась, наотмашь ударила по лицу. Захлёбываясь кровью, Людмила вынырнула на поверхность… Она лежала, ткнувшись лицом в пульт, а Холанд стояла над ней, пыталась выдрать нейрошунт из затылка.

– Прекрати… прекрати…

Непослушными пальцами Сорокина попыталась перехватить чужие руки. Обмотка кабеля была слишком прочна для слабых женских пальцев, но человеческая плоть поддавалась. Ещё немного, и мозг не выдержит разбалансировки, взорвётся. Внешний мир добрался-таки до неё.

В затылке резко щёлкнуло, опять полыхнуло лиловое пламя. Погасло. Мир виртуальный исчез, а реальный вернул чёткие очертания. Предохранитель шунтпорта сработал. Не ожидавшая рывка Холанд полетела на пол, выронила из рук кабель.

– Ах ты сука! – Сорокина попыталась встать, но ноги не держали. Она вывалилась из кресла на четвереньки. Кровь хлестала из носу ручьём, заливала лицо, подбородок, стекала по шее за ворот комбинезона, алой завесой застилала глаза. Кровь и ярость. – Дрянь! Тварь! Убью!

Она дёрнула к себе лежащую под пультом сумку, вывернула на пол монтажный инструмент. Выхватила из груды тяжёлый резак и с размаху саданула тоже стоящую на четвереньках Клер в голову.

Холанд успела отпрянуть. Но она её всё равно достала, хоть и по касательной, в плечо. И ещё достанет!

Холанд взвизгнула от боли, вскочила, бросилась к двери. Споткнулась, едва успела схватиться за второе кресло, чтобы не упасть. Сорокина поднялась не спеша, осторожно. Бережно, как мать родное дитя, уложила в пенал нейрошунт. Развернулась к противнице, сообщила угрюмо:

– Убью.

И включила резак.

Плазменный резак – не бластер. Но на дистанции в полметра это оружие не менее эффективно. Клер пискнула, как попавший в ловушку мышонок, бросилась вон из комнаты.

– Стой, сука! Всё равно не уйдёшь.

Людмила выскочила в коридор. Боль в голове унялась, и кровь из носу почти не шла. Только алая пелена по-прежнему застила глаза. Но фигурку в бежевом комбинезоне она видела отлично. Враг, пытавшийся её убить. Олицетворение мира, который она должна – обязана! – уничтожить.

Холанд пыталась улизнуть, петляла по коридорам. Бежала, спотыкалась, падала, вновь вскакивала, хватаясь за стены и то и дело оглядываясь на гудящее пламя резака. А Сорокина методично загоняла её в тупик.

Погоня закончилась на лестнице, ведущей в нижний холл. Клер оглянулась в очередной раз и… оступилась, кубарем покатилась вниз. Людмила подошла к неподвижной, уткнувшейся лицом в толстый зелёный ковёр женщине. На миг показалось, что та сломала себе шею, лишила её удовольствия поквитаться. Но нет – жилка на шее заметно вздрагивала.

Она хищно улыбнулась.

– Вот я тебя и достала. Я же сказала, что убью, значит, убью. Я всегда выполняю обещания.

Неторопливо подняла резак… и замерла. Алая пелена исчезла, будто выключили. Вокруг всё изменилось. Людмила удивлённо огляделось. Холл, лестница, стены института – всё оставалось на месте, но краски вдруг утратили яркость. И звуки сделались глуше. И запахи. Она слизнула кровь с губ. Вкус тоже почти не ощущался.

Она посмотрела на брызжущий искрами факел резака. Выключила. Что здесь происходит? Зачем она собиралась убить Холанд? Она прекрасно помнила свои поступки, мысли, чувства, но объяснить их не могла. Ярость, тоска, отчаяние – почему? Да, она потеряла сегодня Ирину. Но она ведь не может это исправить! И Люка вернуть невозможно. Они остались в прошлом, а ей нужно думать о будущем. Ей нужно спасти мир, правильный, тщательно продуманный и протестированный – живущий в её сознании. Спасти и сделать его реальным.

Она наклонилась, перевернула Холанд, подхватила под мышки и поволокла к входным дверям.

Между холлом и внешним миром был небольшой шлюз, два на три метра, с решёткой пылегазоуловителя в полу. Здесь Людмила и оставила неудавшуюся беглянку, усадила, прислонила к стене. Выпрямилась, промокнула сочащуюся из носа кровь.

– Отдохни, Клер. Надеюсь, ты достаточно живучая, за ночь не околеешь. А утром ты мне понадобишься.

Клер с трудом разлепила веки. Голова трещала, словно внутри раскачивался маятник, ритмично ударяя то в висок, то в затылок. Левое плечо ныло, саднили колени и локти. Болело всё тело, каждая мышца, каждая косточка. Так скверно ей ещё никогда не было. Как будто злые гиганты порезвились, буцая её, точно мячик. Но хуже всего – голова. Клер осторожно приподняла правую руку, коснулась виска. Ойкнула от полыхнувшей боли. Под пальцами жарко пульсировала шишка. Она вспомнила, как грохнулась об ступеньки, пытаясь убежать от сбесившейся Сорокиной. Сразу же всплыло в памяти и перекошенное злобой лицо той и белое пламя резака. Но ожогов она не чувствовала. Что заставило информ-аналитика пощадить беспомощную жертву?