Сергей Синякин - Ветеран Армагеддона [сборник]

— А что за праздник? — удивленно спросил Ланской.

— Дак… это… он и сказать не успел, вы нас застукали, — продолжал придуряться Аркан. — Не, я вас понимаю, мне тоже придется Николаю Николаевичу про выпивку сказать, он всем, что у нас происходит, интересуется. Но я ведь могу сказать, что пацаны одни пили. Не заложите, Федор Захарыч?

Известие о том, что Аркан является в лаборатории стукачком, на Ланского подействовало ошеломляюще. Он вскинул глаза, хотел что-то спросить, но сдержался.

— Ладно… Аркан… — сказал он. — Можете быть уверены, я тоже никому ничего не скажу. Кстати… все вас — Аркан, Аркан… Зовут-то вас как?

Аркан ловко изобразил на своей физиономии смущение.

— Да какие у нас имена, — пробормотал он. — Это вы, люди ученые, вам без имени-отчества, ну прямо никак. В кандидатской же кликуху не укажешь. А мы — люди не гордые, хоть горшком назовите, только в зону сажать не надо.

Грубоватая льстивость Аркана Ланскому определенно понравилась. Доктор покровительственно похлопал служителя по плечу.

— Ладно, — благодушно сказал он. — Мы же свои люди, Аркан. Одно дело делаем, хоть и по-разному.

Поправив очки, Ланской двинулся по коридору.

Аркан прошел в свою комнату и сел на разворошенную постель.

«Тот еще хмырь, — без особой злобы подумал он о Ланском. — Одно мы дело делаем! Нет, браток, вы свою колоду карт раскидываете, а у меня — своя. В свою вы все козырьки свели, а мне, блин, один цвет оставили!» Вспоминать о пропавшем пантеренке не хотелось. Пропал кошенок не за понюх табаку! Пал смертью храбрых во славу науки для толстобрюхих. А братишки пантеренка не особо и волнуются. Только сестричка, блин, изнервничалась вся, измяукалась. Ишь разнервничалась, даже заговорила по-человечески. А что ей на все вопросы Аркан сказать может, если он сам обо всем с чужого голоса песни поет. Хреново все было, но сделать Аркан ничего не мог. Он сам жил в клетке, как это самое зверье. Некуда ему было пойти, а когда идти некуда, то клетка, даже если на ней засовов нет, самая крепкая и прочная, она не запорами, она безысходностью держит.

Аркан встал, прикрыл дверь и осторожно потянул из своего тайничка под кроватью деньги. Пачечка была внушительная, но относительно мала в сумме. Червонцы, полтинники, те самые сторублевки, что Буркан ему накануне отдал. С такими деньгами только в зоне можно пожить, там рубль иначе ценится. Ну, на воле месячишка два погулять. Он вновь спрятал деньги и вернулся на койку. Просто так, конечно, все не закончится. Зверей в покое никто не оставит. С одной стороны, самому Аркану все это должно быть до фонаря, были, скажем, пантерята, потом медвежат привезут. Какая ему разница кого растить и за кого бабки получать. Накопить сколько можно, и дергать в деревню, там тетка еще, наверное, жива. А нет — так домик купить можно, сейчас из деревни бегут все, и взять хилый домишко можно совсем дешево. Но все это было с одной стороны, а с другой… Много чего было с другой стороны, а главное, что с другой стороны находилась его собственная душа, которая пружинисто противилась тому, что происходило.

Два дня прошло в каком-то напряжении, хотя внешне ничего особенного не происходило. С животными Аркан общался только во время уборок помещения и кормежки и отводил взгляд в сторону, чтобы не встречаться с вопросительным взглядом Миами. Похоже, что пантерочка пыталась что-то сказать, а скорее всего, спросить, но Аркан ловко избегал ее вопросов. Все равно ответить на эти вопросы он не мог.

Михиль со своими шестерками не появлялся, лаборанты выполняли указания своего шефа, а сам доктор Ланской работал много и напряженно, порой он задерживался до позднего вечера, а на улице его терпеливо ждал в машине шофер. Чем занимался Ланской, Аркан даже не пытался понять. Гены, хромосомы — легче было поверить в Бога, чем разобраться в этой гадости. Чтобы во всем этом разобраться, надо было в детстве много книжек читать, а Аркан из всей этой научной мутотени только про Мичурина читал, как тот лимон на яблони прививал.

Однажды вечером к нему в комнату пришла Миами. Опять, зараза хвостатая, клетку открыла. Но в этом Аркан сам виноват был. А не забывай на засов контрольный замок вешать! Бесцеремонно забравшись на постель, пантерка вытянулась поверх одеяла и долгим пристальным взглядом уставилась на Аркана. Некоторое время тот отводил глаза, потом глянул на большую редковолосую кошку, почесал ее меж треугольных острых ушей и тоскливо вздохнул.

— Кс-сиир? — вопросительно мяукнула пантера. — Ис-скал?

Аркан помолчал, собираясь с духом, потом прямо брякнул:

— Нет больше Ксира. Кокнули его, поняла?

На мордочке Миами появилось недоуменное и обиженное выражение.

Лоб ее выпуклый пошел морщинами, из-под черного обрамления пасти на мгновение блеснули белые клыки.

— Не ш-жить? — прошипела она.

— Вот именно, — сказал Аркан. — Убили его эти, блин, охотнички. Нет Ксира, и никогда больше не будет.

Миами задумалась. Морда у нее стала совсем печальной, а потом Аркан с удивлением заметил, что по мохнатым щечкам Миами текут слезы. Аркану стало совсем нехорошо, он вдруг почувствовал щемящую жалость к животному и, подсев ближе, он принялся утешать ее, как умел, поглаживая шелковистую спину и почесывая баки. «Глупая животина, — подумал он. — А надо же, как переживает!» Но тут ему в голову пришла мысль, что не такая пантерка и глупая, вот уже и разговаривать научилась, понимает все, а переживает похлеще многих людей.

А на следующий день люди Михиля приехали снова. Приехали они на том же грузовике, что увозил Ксира, похоже, что и клетка была той же самой. При виде михилевских мордоворотов, хищники всполошились. Пантерята забились за спину матери, Миами яростно мяукала, а самцы щерились острыми клыками и покидать клетку явно не желали. На этот раз выбирал сам Илья Федорович. Некоторое время он стоял у клетки, задумчиво покусывая нижнюю губу.

— Давайте этого, — ткнул он указательным пальцем в Ксанфа. — У него морда похитрее.

— Давай, — приказал Буркан. — Гони зверя из клетки.

— Сам попробуй, — возразил Аркан. — Видишь, как они встревожились? Порвут!

И в самом деле, никакого обычного послушания и покорности судьбе звери не испытывали. На людей они рычали затравленно и зло, видно было, что любому, кто попробует их разлучить, крепко не поздоровится.

Мордовороты, похоже, решили выслужиться, они начали тыкать палками в клетку, но только еще больше разъярили хищников. Пантеры яростно огрызались, и видно было в полумраке вивария, как неукротимо горят их глаза. Шесть пар желтых и одни изумрудно-зеленые.

— Что вы тут возитесь? — вкатился в помещение вивария Михиль. — Мы уже в дороге должны быть, а вы еще телитесь!