Сергей Синякин - Ветеран Армагеддона [сборник]

Неожиданный вопрос поставил Лютикова в тупик. Некоторое время он лихорадочно вспоминал Данте, которого почти не помнил, наконец, брякнул наугад:

— В шестом.

Грешник воззрился на него с неожиданным уважением:

— Выходит, диссидент?

Неизвестно, как Лютиков из этой ситуации выкрутился, но тут неожиданно к столу вернулась веселая муза Нинель.

При виде ее грешник ссутулился и весь как-то усох, неуловимо он скользнул от стола, даже выпивку свою оставил.

— Чует кошка, чье мясо сожрала! — злорадно сказала муза. — Я тебе говорила, Лютик, будь осторожнее. Это ведь стукач местный, его здесь все знают, ходит, козел, по столикам, вынюхивает! Меня о нем не один раз предупреждали! Будет еще в душу лезть, гони его, Лютик, в шею!

— Это правда, что из-за его ревности трое погибло? — спросил Лютиков, глядя, как грешник лавирует между столов.

— Четверо, — поправила муза. — Бесы рассказывали, что на следующий после случившегося день его родную матушку инсульт разбил! Охота тебе на эту гниду время тратить? Пойдем, я тебя с местными познакомлю, сам увидишь, какие это интересные бесы, с ними на любую тему потолковать можно. Прикинь, Лютик, Евангелие наизусть шпарят!

— Евангелие-то им зачем? — удивился поэт.

— Считают, чтобы с врагом бороться, надо знать его хорошо.

Правильно говорят, что первое впечатление бывает обманчивым. Это из-за музы Нинель бес показался наглым и бесцеремонным, а оказался на самом деле приятным и обходительным, куда до него дипломатам и свидетелям Иеговы! Вскочил из-за столика, потряс руку Владимира Алексеевича, блеснул глазом.

— Читал. Наслышан. Очень неплохо.

Лютиков почувствовал, что польщен. Надо же, бесы его читают! И не просто читают, что-то интересное для себя находят.

Это только в священных книгах бесы были мелки и глуповаты. В собеседнике Лютикова чувствовалась начитанность и выучка, сразу было видно, что в изучении наук бес времени не терял, да и саму возможность учиться почитал за нечаянный дар и великое благо.

— Не знаю, как к вашему комплименту и относиться, — с легкой улыбкой сказал Лютиков. — Мы же с вами — идеологические противники, уважаемый? Но муза нас не познакомила…

— Да я вас заочно знаю, — сказал бес. — А мое имя… Ну что оно вам, зовите меня Кердьегором [24] Имя, конечно, не случайно походит на фамилию одного известного европейского философа. Философы, как и бесы, любят ввести человека в заблуждение и увлечь его сомнительными истинами и ценностями. , если вам обязательно хочется меня персонифицировать.

— И в качестве кого вы тут… — Лютиков выразительно повел рукой, — подвизаетесь?

Бес ухмыльнулся.

— Я здесь не подвизаюсь, — сказал он. — Кем я могу быть в родном доме, Владимир Алексеевич? А пока я вольный студент и с профессией будущей еще не определился. Как подумаешь, сколько в мире занятного и удивительного, глаза разбегаются. Но я не тороплюсь, в отличие от ваших возможностей, мои значительно шире. Это ведь неудивительно — Вечность впереди!

— Личное бессмертие? — уточнил поэт.

Кердьегор замялся, почесывая подбородок, на котором аккуратным клинышком темнела небольшая бородка.

— Все немного сложнее, Владимир Алексеевич, — сказал он. — Однако не буду засорять ненужными деталями ваше поэтическое восприятие окружающего. Вы, наверное, Данте себя ощущаете, а музе место Вергилия определили? Правда, земная жизнь вами пройдена не до половины, а до самого конца, да и обстановочка ничем не напоминает тот страшный лес, о котором рассказывал сказочки Данте. Верно, Владимир Алексеевич?

— Но котлы-то есть, — не удержался Лютиков.

Кердьегор погрозил ему пальцем лапы, и Лютиков обратил внимание, что когти беса тщательно ухожены, даже маникюр им сделан.

— Не передергивайте, Владимир Алексеевич, — сказал бес. — Вы бы сами удивились, если бы котлов и пыток не было. Что же нам было делать с садистами и убийцами? Заботой их окружить, холить их и лелеять?

— А если они натуры увлеченные, творчеством занимаются? — снова не удержался Лютиков. — Значит, все прощается?

— Это вам музочка, наверное, наплела, — сказал бес. — Бывают такие, мы им устанавливаем испытательный срок, а потом объявляем, что испытания они не прошли. Это ведь дополнительное мучение, Владимир Алексеевич, вы же сами помните, что вы испытывали, когда вас при жизни в Союз писателей не принимали. Вы уж поверьте, если бы вы знали, что вас после забаллотирования ждет котел со смолой, стоицизм ваш мигом бы испарился… Но черт с ними, с грешниками, давайте поговорим о чем-то более близком. Вы уже знакомы с нашей литературой? У нас ведь тоже есть свои классики, в библиотеке Дита можно много любопытного найти, настоятельно рекомендую.

— Интересно, — Лютиков отпил из своего фужера глоток. — Может, среди вас и мечтатели имеются?

— Обязательно! — в тон ему подхватил Кердьегор. — Непременно! Если бы вы знали, Владимир Алексеевич, какие мечтатели есть в Аду, если бы вы знали неистовость их мечтаний! Ведь только обитатель Ада и может по-настоящему мечтать! Только обитатель Ада и может создать настоящую утопию. Нет, у вас тоже были мастера, помнится, я читал Оруэлла, Замятина… Неплохо, очень неплохо… Адольф Гитлер создал не лишенную интереса утопическую философскую концепцию… Но ведь это было следствием их жизни, Владимир Алексеевич, а жизнь земную слишком радостной не назовешь!

— Вы называете это утопиями? — удивился Лютиков.

Бес радостно всплеснул руками.

— Несомненно! Несомненно, дорогой Владимир Алексеевич! Концепции абсолютного зла — вот что главное, остальное просто не в счет.

— Как же так? — озадачился Лютиков. — Ваше основное занятие заключается в том, чтобы жесточайшим образом наказывать зло, но вы ему же и поклоняетесь? Разве это последовательно?

— Суть! Суть! Самую суть ухватили! — захохотал Кердьегор. — Но это уже не к нам претензии, это к нашим идеологическим противникам. Они тумана напустили! Ведь ежели по совести, то если мы исповедуем абсолютное зло, зачем же нам земных носителей этого зла бессмысленными пытками изводить? Они ведь наша опора, пятая колонна, если хотите. А если мы все-таки наказываем носителей Зла, то мечты наши должны быть светлыми и чистыми, ничем не хуже райских мечтаний. Верно?

— Что-то я не улавливаю, — согласился Лютиков.

— И не вы один, — согласился Кердьегор. — Понимаете, Чистилище у нас выполняет конституционные функции, так ведь и там кто лапами, кто крыльями разводит в полном недоумении. Нашим бы старикам собраться и утрясти этот вопрос, но ведь — гордость! Они и не общаются с того самого времени, все Армагеддоном друг другу грозят. Далась им эта деревушка!

На сцене вновь появились музыканты, по залу поплыли звуки настраиваемых инструментов, потом вышел кудрявый бородатый певец с широким плоским лицом и приплюснутым носом, взмахнул полами черного балахона, обнажая жилистые руки и, взяв в руки микрофон, стал пробовать его тональности.