Сергей Синякин - Ветеран Армагеддона [сборник]

— А вот этого я не знаю, — хмуро сказал Кердьегор и с мрачным любопытством оглядел встревоженного поэта.

— Может, и впрямь что-то затевается? — задохнулся от собственной догадки Лютиков.

— Вы о чем, Владимир Алексеевич? — искренне удивился бес.

— Да об Армагеддоне, — вздохнул Лютиков.

Лицо Кердьегора отразило скуку и отвращение, бес махнул рукой.

— Глупости, — сказал он. — Двадцать столетий они в эту игру «Зарница» играют. За такое время можно было что-то свеженькое изобрести. Глупости, Володя, у них дальше лозунгов это никогда не пойдет. Ах, Армагеддон! — вздохнул он мечтательно. — Это ведь не шуточки, это ведь такое! Кровь в жилах кипит, чувствуешь, что живешь! Планеты в пыль, звезды в искры! Но разве эти райские чистоплюи решатся нарушить однажды и навсегда установленный порядок вещей? Нет, Владимир Алексеевич, ваша догадка хоть и будоражит воображение, но лишена какой-либо конкретной основы. А жаль!

Он поднялся, устало поводя плечами.

— Завтра я к вам загляну, — сказал бес. — В то же время и на том же месте, где мы с вами прошлый раз по просьбе музы встречались. А сейчас успокойтесь, отвлекитесь немного, выпейте, если это вам помогает…

Некоторое время Лютиков задумчиво смотрел ему вслед.

Пришел в себя он от прикосновения теплой ладошки.

Рядом, наклонившись к столику, стояла Жанна. Кокетливо заглянув в глаза Лютикову, она слегка хрипловатым голосом сказала:

— А вот и я, мой маленький! Ты еще не раздумал продолжить наше знакомство? С чего мы начнем, Володенька, — с постели или вина?

И тут надо честно сказать, что Лютиков поддался бесовским чарам. Нуждался он в утешении. А кто может утешить мужчину, пусть и покойного, лучше женщины? Не так оказался страшен черт, как его малюют.

Оправдывал он себя тем, что и сам Кердьегор ему недвусмысленно посоветовал расслабиться. Да и сопротивляться соблазнительной обитательнице Инферно он был не в силах. Поэтому, когда перед ним встал выбор, Лютиков выбрал и то и другое. Надо сказать, что особо он не прогадал. Вино было превосходно, а Жанна… Ну, что сказать, как обитательница грешной обители она была на высоте. Все было вопреки пословице «Если бы молодость знала, если бы старость могла». В нашем случае и молодость все знала даже слишком хорошо, да и относительная старость оказалась на достаточной высоте. Зря муза Нинель поэта запугивала. Коллективно его, конечно, никто не насиловал, только Лютикову и Жанны оказалось более чем за глаза. Наверное, из-за отсутствия опыта. Он хоть и был лирическим поэтом, но во взаимоотношениях пола, как мы уже говорили, был лопух лопухом. Ну согласен я, согласен — согрешил человек. Так ведь это не я, это сам Господь формулировку такую ввел: не согрешив, не покаешься. Ну кто такой Владимир Алексеевич Лютиков? Слабый человек и к тому же лирик. На коллекционера он не тянет. Вы же его жизнь на Земле знаете, такому ли в Казановы?

Где-то в глубине его души все дрожала совестливая жилочка, укоряла Лютикова в его неправильном поведении. Лютиков оправдывался, что делает это лишь в интересах музы Нинель. А потом ему стало не до рассуждений и копания в себе.

Понятное дело, мы все иной раз свое поведение оправдываем целями, к которым стремимся, даже если это наше поведение с достижением цели никак не соотносится. Но ведь главное — внушить себе, что все делается для достижения определенной цели, особенно если она благородна и жизненно необходима.

Некоторые читатели, особенно старшего возраста, укоризненно подожмут губы: к чему это вы, товарищ, нас призываете, каких людей маяками делаете, образцом, так сказать, для подрастающего поколения? Но я с ними не соглашусь. Я же, граждане, о загробной жизни пишу, я вам не Евгений Е., который с откровенной пронзительностью и самолюбованием перебирает все свои удачные женитьбы; да и на роль страдающего разными комплексами Эдички из романа матерого автора Л. я тоже, пожалуй, не гожусь.

Это сейчас модно стало при всем честном народе свое белье перебирать в поисках сакральных следов.

А у меня человек музе изменил. Но, во-первых, не творчеству ведь!

Да и согрешил он, можно сказать, в ее же собственных интересах.

Жаль, что в Раю петухи не поют. Так было бы уместно сказать, что домой Лютиков попал с первыми петухами. А состояние его было… Впрочем, какое состояние может быть у покойника? Тем более у измученного постельной баталией.

И приснился измученному Лютикову сон.

Снилось ему, что летит он среди звезд, вроде бегством спасается. А за ним целая толпа ангелов и херувимов. Швыряют они вслед ему молнии и разные обидные слова, но на слова ему глубоко плевать, а между молний он удачно маневрирует. И слышит он трубный голос: «Прекратить!» и чуть позже: «А спорим, Гавриил, я его одной молнией сниму? Как того, что на крыльях к Солнцу собрался. На что спорим?» И тут уже Лютиков с ужасом понимает, что все его маневры не помогут, тут против него мастер выходит, ему по грешникам молниями лупить сподручнее, чем мастеру стендовой стрельбы по тарелочкам. Но все-таки Лютиков упирается, хотя всей кожей спины уже чувствует жар меткой огненной стрелы. И вот эта самая стрела впивается в Лютикова, и он слышит гневный голос: «Это тебе, чтобы ты наших муз, негодяй эдакий, не портил!»

Но только Владимир Алексеевич приготовился падать в холодную бездну, как оттуда ударила ледяная стрела, и кто-то злорадно объяснил: «А это тебе, чтобы ты с нашими девочками не путался!»

Проснулся Лютиков в поту и полной растрепанности чувств.

Спустив ноги с постели, он медленно приходил в себя, и в это время в дверь решительно постучали.

— Войдите! — машинально крикнул Лютиков, хотя видеть кого-то именно в этот момент ему абсолютно не хотелось. Но надежда в нем жила, что муза вернется.

Однако вошедший на музу Нинель ничем не походил. Муза Нинель была стройненькая и воздушная, а у Ивана Спирина и после смерти щеки из-за ушей выпирали, и румянец на них играл, какого никогда у покойника не встретишь. Да и телосложение у Ивана Спирина было абсолютно иным, чем-то он напоминал приземистого краба. Неудивительно, что он в кабинете художественного редактора областного издательства кувыркнулся неудачно — такому ли в гимнасты, а тем более в акробаты записываться?

— Ну ты, брат, вчера и отмочил! — вместо приветствия сказал Спирин. — Ты хоть сам помнишь, что натворил?

Лютиков ничего не помнил.

То есть ему казалось, что он и не творил ничего особенного. Не до того ему было, одно желание у него было, когда Лютиков брел из Инферно, — завалиться спать и никого не видеть и не слышать.

— Да, конечно, — ядовито поддакнул Спирин. — А рыла двум херувимам это я поправил! А Эдуарда Зарницкого по всему поселку тоже я гонял!