Нил Шустерман - Набат

— Последнее, что я слышала, — ты отказался от убежища, которое я тебе организовала в Амазонии. Значит, решил остаться с тонистами?

Его взгляд стал ещё более пронзительным. В нем не было осуждения, лишь более глубокое понимание. Словно само Грозовое Облако смотрело сейчас на Анастасию.

— Это же ты предложила спрятаться у тонистов, забыла?

— Нет, я не забыла, — ответила она. — Но я не предполагала, что ты у них останешься. Что превратишься в их пророка. — Она окинула взглядом его облачение. — Ну и видок у тебя! Не могу понять, величественно это или смешно.

— И то, и другое, — признался он. — Штука в том, чтобы убедить людей, что необычная одежда поднимает тебя над ординарностью. Но кому я это рассказываю? Ты и без меня это знаешь.

Анастасия была вынуждена признать его правоту. Мир относится к тебе иначе и характеризует тебя иначе, если ты носишь мантию и регалии.

— Лишь бы только ты сам в это не уверовал, — сказала она.

— Когда я снимаю этот наряд, я по-прежнему Грейсон Толливер.

— А когда я сбрасываю мантию, я по-прежнему Цитра Терранова.

Он искренне улыбнулся.

— Вот, значит, как тебя назвали родители! Цитра. Мне нравится.

Услышав свое имя из его уст, она ощутила прилив ностальгии. Тоску по тем временам.

— Осталось совсем немного людей, которые так меня называют.

Он взглянул на нее с печалью.

— Забавно, раньше мне было нелегко с тобой разговаривать. А сейчас проще, чем с кем бы то ни было. Наверное, мы стали во многом похожи.

Она рассмеялась. Не потому, что это было смешно, а потому, что это было правдой. Весь остальной мир воспринимал их обоих как символы. Неосязаемые лучики света, ведущие всех в темноте. Теперь она понимала, почему древние люди превращали своих героев в созвездия.

— Ты не сказала мне, зачем тебе понадобилась аудиенция у Набата.

— Серп Поссуэло считает, что ты знаешь безопасное место, где нас не найдет Годдард.

— Ну, если Грозовому Облаку известно такое место, мне оно об этом не сообщило. Впрочем, оно мне много чего не сообщает.

— Да нет, все нормально, — сказала Анастасия. — Это Поссуэло пытается меня защитить, но я не хочу прятаться.

— А чего ты хочешь? — спросил Грейсон.

Чего она хочет? Цитра Терранова мечтает сбросить мантию, найти свою семью и препираться с братом из-за всяких мелочей. Но серп Анастасия не может этого себе позволить.

— Я хочу свалить Годдарда, — ответила она. — Как мне удалось выяснить, он был на Марсе в момент катастрофы. Но это не означает, что он ее и устроил.

— Он пережил Марс и пережил Твердыню, — заметил Грейсон. — Подозрительно, но обвинить его не в чем.

— Вот именно, и поэтому мне нужно кое-кого отыскать, — сказала Анастасия. — Ты слышал о серпе Алигьери?

В полдень Поссуэло пришлось их покинуть. Верховный Клинок вызвала его обратно в Амазонию.

— Тарсила предоставляет мне большую свободу действий, — объяснил он Анастасии, — особенно когда речь заходит о том, чтобы оберегать тебя. Но просочилась информация, что я привез в Субсахару нашего друга художника, и Тарсила велела мне вернуться, иначе нас обвинят в сговоре с тонистами. — Он вздохнул. — У нас очень толерантный регион, но после нападения на дворец Тенкаменина даже самые спокойные регионы ополчились против тонистов. Верховный Клинок не хочет портить себе репутацию.

Мимо них в пещере прошли несколько тонистов, поклонились, почтительно сказали: «Ваша честь». Некоторые говорили пока не очень четко, поскольку лишь неделю назад получили новые языки. Было трудно поверить, что это те же самые агрессивные, обезумевшие люди, которые убили Тенкаменина. Грейсон — то есть Набат — обратил их и вернул из-за той страшной границы, которую они преступили. Простить их Анастасия не могла, но нашла в себе силы с ними сосуществовать.

— Люди — это сосуды, — сказал/а ей когда-то Джери. — Они носят в себе то, что в них налили.

Видимо, Грейсон выплеснул их прежнее содержимое и наполнил заново чем-то значительно более аппетитным.

Поссуэло попрощался у входа в пещеру.

— Место изолированное, и если Набат действительно под защитой Грозового Облака, с ним ты в безопасности, — сказал серп. — Это не то убежище, которое я искал, но кто знает, существует ли оно вообще. Слухи не стоят воздуха, который они сотрясают.

— Я надеюсь, Набат поможет мне найти Алигьери.

— Не уверен, что он все еще жив, — посетовал Поссуэло. — Он был древним стариком, когда я только-только начинал подмастерьем, а я, как говорится, совсем не желторотый юнец.

Он рассмеялся и обнял Анастасию. В объятии было что-то успокаивающее. Отеческое. Анастасия и не догадывалась, как ей этого не хватает. Она снова подумала о своей семье. По совету Поссуэло, она не пыталась выйти с ними на связь. Амазониец заверил, что они в безопасности и под защитой дружественной коллегии. Возможно, когда-нибудь придет время, и они встретятся, а возможно, она их больше никогда не увидит.

— Попрощайся за меня с капитаном Соберани, — попросил Поссуэло. — Как я понимаю, Джерико остается.

— Как вы приказали, — подтвердила Анастасия.

Поссуэло приподнял бровь.

— Я ничего такого не приказывал. Джерико делает то, что нравится Джерико. И если наш бравый капитан принимает решение бросить море и защищать тебя, это многое говорит о вас обоих. — Он обнял ее в последний раз. — Береги себя, meu anjo.

А потом он развернулся и зашагал к своему самолету, ожидавшему на поляне.

Художник Эзра, которого Поссуэло счел полезным отпустить на свободу, занялся рисованием фрески в одном из самых больших залов пещеры. Побудила его к этому мысль, что пещера может стать местом паломничества для будущих тонистов (если в будущем останутся какие-нибудь тонисты) и что его наскальные росписи будут бесконечно анализировать завтрашние ученые. Чтобы их запутать, он добавил кое-какие причудливые детали. Танцующего медведя, мальчика с пятью глазами и циферблат с пропущенной цифрой четыре.

«Что за жизнь, если не можешь постебаться над будущим?» — так рассуждал Эзра.

Он поинтересовался у Набата, помнит ли тот его, и Грейсон ответил утвердительно. Это было почти правдой. Грейсон помнил аудиенцию с Эзрой, поскольку для него самого эта встреча тоже стала судьбоносной — тогда он впервые дал собственный совет, а не служил рупором Грозоблака. Но лицо посетителя в его памяти не сохранилось.

— Ах эти чудесные ограничения биологического мозга! — с легкой завистью прокомментировало Грозовое Облако. — Эта поразительная способность избавляться от ненужного и не превращать свою память в захламленную кладовку!

У Грозового Облака было даже свое название для избирательности человеческой памяти — «дар забвения».