Сергей Кусков - Кабальеро плаща и гитары том 3 и 4

— Жизнь не радуга, и не полянка, на которой обитают бабочки и единороги. Она скверная и жестокая штука.

— Я с этим согласна, — кивнула она. — Вопрос в другом. Кто ты?

Я молчал.

— Хуан, есть специальные люди, заточенные под жесть, — продолжила она. — Силовики. Способные убивать, совершать жестокости и прочее. Это особый психотип. Их место там, где они есть — в структурах, охраняющих наш покой; они не заточены на другое.

А есть те, кто заточен. И чтобы соответствовать назначению, они должны быть ДРУГИМИ. Иначе думать, иначе мыслить, иначе мерить эту жизнь. Быть… Добрее?

Пауза.

— Может и не добрее. Но они не должны быть кровожадными костоломами, как первые.

— Я хочу, чтобы со мной был такой человек, — закончила она. — Чуткий. Понимающий. Отзывчивый. Добрый. Помогающий, дающий людям второй шанс. А пока вижу с собой маленького озлобленного зверёныша, натерпевшегося в детстве и потому мстящего всем вокруг. Это неправильно, Хуан.

Она остановилась и развернула лицом к себе, посмотрев мне в глаза.

— Это дорога не в тот конец, не ходи по ней. Да, мама, Сирена, Мишель, тётя Елена потащили тебя по ней; они хотят сделать тебя сильнее, достойным принцессы. Но это обман: принцессам не нужен ТАКОЙ рыцарь. Такой годится только на роль палача, а ни одна здравомыслящая женщина не захочет палача в спутники. Слуга — да. Личный протеже во власти — безусловно. Но только не любимый!

Она приникла, обняла меня… А я снова «завис». Снова не знал, что сказать. И, чувствовал, сам не разгребу эту кашу. Нужен совет мудрого человека.

Вот только где взять этого мудрого?..

Окончился вечер не слишком удачно, если слово «удачно» вообще приемлемо.

Мы немного остыли. Всё выяснили, точки расставили, больше выяснять было нечего, и поэтому просто шли, рука об руку, исследуя жизнь туристической жемчужины. В потаённую её часть, «не для всех», больше не лезли, ограничились стандартной программой развлечения любого неместного. Музыканты. Мемы. Торгашня сувениров всех видов. Продажа экскурсий по город. Продажа направлений на всевозможные экстремальные виды отдыха в атмосфере. Да-да, где ещё привлекать новых клиентов, как не здесь, среди уже приехавших и не знающих, чем заняться, туристов, и местных праздных гуляк?

— А я вот в атмосфере ни разу не была, — поёжилась Изабелла и прижалась ко мне, когда мы рассматривали стенд с проспектами одной из турфирм. — Страшно!

— Ну, предки с тебя пылинки сдувают, понятно, — кивнул я. — Риск для представителя королевской семьи дело такое…

— Ерунда, отпустили бы, — фыркнула она. — Эдуардо, вон, много раз в атмосфере бывал. И Фрейя тоже, но Фрейя по делу, с какой-то инспекцией. Если всё проверить и грамотно организовать, ничего страшного. У нас в атмосфере даже гонки проводят, а тут…

Вздох.

— Нет, самой страшно. Как подумаешь, что эдакая махина навалится на тебя сверху… Что без скафандра раздавит, сплющит круче, чем каблук алюминиевую банку из под воды…

— Сгоришь без скафандра ты раньше, — усмехнулся я. — До того, как раздавит.

— Это спорный вопрос, — покачала она головой, и тему закрыли. Действительно, спор о том, что раньше, сгорит или раздавит — это как вопрос, что возникло первее, яйцо или курица.

— А Сильвия летала на дельтаплане, — для чего-то сказал я. Чтоб позлить, наверное. «Дорогая, если я «не такой», «не тот» рыцарь, отпусти. Я тут же найду ту, для которой буду «такой».

Изабеллу перекосило. Даже дышать стала тяжело. И следующие метров двести шли молча.

Наконец, остыв, она выдавила:

— Если надо будет, я тоже так сделаю. И в атмосферу выйду, и на дельтаплане полетаю. Но если не надо — не буду. Я не рисковая. Это плохо?

— Потому и не хочешь, чтоб рядом с тобой был тот, кто постоянно рискует? Что сама не такая?

Пожатие плеч.

— Возможно. Я об этом не думала.

Снова помолчала, о чём-то задумавшись, нахмурила брови. Наконец, выдала:

— Хуан, раз уж мы о таком заговорили о том, о чём так долго молчали… Давай закончим? Эдак выскажем, что думаем, до конца? Высказанная проблема — это путь к решению; даже если звучащие аргументы не нравятся, всё равно лучше их сказать. Не находишь?

Я лаконично кивнул:

— Давай.

— Я долго думала, и… Мне кажется, если ты не станешь добрее, не станешь прежним, у нас ничего не получится. Я другая, не такая, как твои девочки из корпуса. И не смогу жить рядом с палачом.

— А твой идеал — благородный рыцарь, — поддел я, вкладывая в слово «благородный» иронию. Но её не пронял.

— Да. — Кивок. — Благородный рыцарь, как бы пафосно это ни звучало.

— В чём же должно выражаться это благородство?

Она скривилась.

— Ну, например… Например, смотри. Скольким людям из расстрельного списка Кастро ты дал второй шанс? Дал возможность измениться?

Опять двадцать пять! Я про себя выругался.

— А должен был?

— Хуан, я думаю, что не все из них были оскотиневшиеся ублюдки. Наверняка были и люди, совершившие что-то случайно. Да, их в итоге тем или иным способом откупили, «отмазали», их дела закрыли, но это не значит, что они не раскаиваются.

— Братца вспоминаешь? — усмехнулся я.

— И его тоже, — с решимостью в голосе ответила Бэль. — Да, он задавил тех людей. Я не оправдываю его. Но есть такая вещь, как раскаяние. Он никогда больше не допустит подобного, и сделает всё, чтобы никто из друзей, а их у него много, не повторил его ошибку. Он изменился после того случая, Хуан. И, думаю, много ошибок после этого НЕ сделал. Таких, от которых бы снова пострадали люди.

Для тебя же понятия «раскаяние» не существует. Виновен? Значит казнь, точка. Это неправильно.

— Почему же? — Меня всё больше и больше брало зло, но как возразить я не знал. Это проблема конфликта мировоззрений; они у нас с Бельчонком диаметрально противоположны. А слом устоявшейся системы ценностей и взгляда на вещи сложный процесс. Небыстрый, само собой, но ещё и сложный. Меня сломали только под давлением внешних обстоятельств — я понял, что без корпуса мне каюк. Я сам помогал ломать свою психику и ожесточаться, так как понимал, что за воротами меня ждёт прозябание с говёной работой, бутылкой по пятницам и игрой «Эстудиантеса» полтора раза в неделю, и всё это на фоне катастрофической беспомощности в чём бы то ни было. Изабелле такие альтернативы не грозят, а значит, ломать её не получится.

Как же хочется что-нибудь разбить! Разрушить, ухайдокать, уничтожить! Да только не спасёт.

— Почему? Да потому, что в первую очередь ты ожесточаешься сам! — воскликнула она. — Начиная думать, как палач, ты ставишь крест на себе самом! Как на топовом менеджере! Как на политике! Как на человеке, которого можно вывести на тот или иной уровень управления страной или кланом! Ты не сможешь думать глобально и государственно, если будешь делить людей и их поступки на чёрное и белое. А ты будешь делить!