Меган Девос - Революция [litres]

– Грейс, просыпайся.

От слез и долгого молчания мой голос был глухим и хриплым.

Грейс хмурилась, не открывая глаз, скалила зубы, даже не осознавая, что сражается со мной. С каждым кошмаром мне становилось все труднее ее добудиться. Я снова потряс Грейс за плечо, стараясь не посадить ей синяк.

– Грейс, давай просыпайся, – сказал я, в последний раз ее встряхнув.

Она втянула воздух ртом. Ее глаза широко открылись. Грейс испуганно озиралась по сторонам, пока не увидела меня.

– Хейден, – прошептала она.

– Тебе опять снился кошмар, – сухо и монотонно пояснил я.

Говорить по-другому я не мог. Едва Грейс проснулась, я убрал руку. Нас разделяло не меньше фута, и я не пытался сократить это расстояние.

– Да, знаю, – ответила Грейс.

Она помнила мое прикосновение и досадовала, что я убрал руку. Ей отчаянно хотелось встретиться со мной глазами. Я выдержал ее взгляд, но совсем недолго. Я чувствовал, как меня начинает к ней тянуть, и противился. Одно ее прикосновение, и я потеряю столь необходимую мне силу. Пусть это больно задевало ее, пусть я вел себя как последний эгоист… я сопротивлялся.

– Спокойной ночи, Грейс, – прошептал я и снова повернулся к ней спиной.

– Хейден…

Я зажмурился, стараясь внутренне отгородиться от нее, чтобы ее голос не вонзался мне в сердце.

Я не мог открыться и снова впустить Грейс в свою жизнь.

– Спокойной ночи, – все так же сухо повторил я, ненавидя себя за этот отвратительный тон.

Я почти слышал, как она сникла.

– Спокойной ночи, Герк, – едва слышно прошептала она, захлебываясь болью.

Три дня.

Прошло уже три дня, как не стало Джетта, но в поведении Хейдена не наступило никаких перемен к лучшему. Скорее наоборот: с каждым днем его холодность и замкнутость только усиливались. Он мгновенно пресекал любые мои попытки поговорить о случившемся. Он постоянно следил, чтобы даже случайно не прикоснуться ко мне. Я начинала забывать тепло его объятий, непередаваемое ощущение наших переплетенных пальцев. Неужели он когда-то целовал меня? Хейден, в котором я черпала утешение, давно исчез. Никогда еще я не чувствовала себя настолько отрезанной от него.

Мне становилось все тяжелее находиться рядом с ним и сознавать свое полное бессилие что-либо изменить, однако я старалась не выпускать Хейдена из поля зрения. В мозгу застряла пугающая мысль: стоит мне на мгновение отвести взгляд, как он тут же исчезнет, отправившись мстить. Это желание целиком завладело его мыслями.

Было странно видеть его таким: колючим и совершенно чужим. Говорил он только по необходимости. Не верилось, что когда-то он улыбался и даже смеялся. Он смотрел на меня совсем не так, как прежде. В произносимых словах не было ни малейшего намека на теплоту. Казалось, вместе с Джеттом умерли и все эмоции Хейдена. Нынче его мысли крутились только вокруг способов мести Джоуне. Времени думать о чем-то другом, включая и устранение последствий налета, у него почти не оставалось.

Я понимала: Хейден намеренно вогнал себя в такое состояние. Намеренно поставил заслон всему и всем, чтобы не отвлекаться. Он подавлял душевную боль, а она все равно усиливалась, и не замечать ее становилось все труднее. В любое мгновение у него мог произойти срыв. Если кто-то заговаривал с ним, я внутренне сжималась, боясь, что вполне невинный вопрос может спровоцировать всплеск гнева. Но Хейдену удавалось держаться в рамках. Он гасил эмоции, заталкивал их на недосягаемую глубину. Это еще сильнее разбивало ему сердце, щадить которое он не собирался.

Я и сама с пугающей быстротой приближалась к срыву. Вопреки отчаянным попыткам оставаться сильной, душевная боль, досада и чувство отторженности вгрызались в меня, пока я не начала ощущать хорошо знакомое оцепенение. Я скорбела по Джетту, досадовала на свою неспособность убить Джоуну и прекратить грейстоунские бесчинства. Но отчуждение Хейдена я переживала тяжелее всего. Таким было его нынешнее отношение ко мне. Как ни тяжело было признаваться самой себе, я по-прежнему нуждалась в нем.

Я нуждалась в нем, а рядом со мной находилась лишь его оболочка.

Во мне зашевелились гнев и презрение, только раздувавшие внутренний конфликт. Имела ли я право сердиться на Хейдена, зная, в каком он состоянии? И смела ли я презирать его за то, что вытолкнул меня из своей жизни, когда я острее всего нуждалась в его участии?

Ответов на эти вопросы я не знала, но они продолжали меня терзать. Гнев и презрение были горючим материалом для костра, сложенного из вороха других эмоций. Достаточно искорки, чтобы он запылал. Я шла рядом с Хейденом, и его молчание разрывало меня.

– Куда мы идем? – спросила я, стараясь говорить твердо.

– Мне нужно оружие, – буркнул Хейден.

Мы находились возле штурм-центра. Он поспешил внутрь. Невзирая на все попытки оставаться спокойной, меня охватила паника.

– Зачем тебе оружие?

– Вечером я иду в Грейстоун.

Моя голова наполнилась тревожным звоном.

– Хейден, я не думаю…

– Грейс, я все равно туда пойду. Не трать слова понапрасну.

– Но ты же не…

– Грейс! – прошипел он, впервые сверкнув на меня глазами. – Я так решил.

Гнев, который я старалась подавить, снова пробивался наружу. Одно дело, когда тебя обрывают на полуслове и ставят заслоны. Но когда на тебя орут…

– Не ори на меня, Хейден. Я не позволю так говорить со мной.

Он стиснул челюсти. На подбородке дернулась жилка. Ноздри с напряжением вытолкнули воздух. Хейден грубо взъерошил себе волосы, затем искоса посмотрел на меня:

– Извини.

Он рванул дверь штурм-центра. Мы вошли. Я угрюмо наблюдала, как Хейден прошел прямо к оружейному шкафу. Начиналось то, чего я так боялась. Он не скрывал своих намерений. Хорошо это или плохо, я не знала. Но эта открытость злила меня еще сильнее. Хейден решил проникнуть в Грейстоун, убить моего родного брата и даже не считал нужным поговорить со мной об этом.

Знакомый мне Хейден исчез, и это меня убивало.

Хейден готовил оружие. Он стоял ко мне спиной, отгородившись не только умственно, но и физически. Я лихорадочно искала довод, способный пробить его броню, но его замкнутость делала мою затею практически невыполнимой. Он решил пойти в Грейстоун, и его ничуть не заботили мои мысли на этот счет. Казалось, мы сдвинулись к самому началу наших отношений, к самому первому дню моего появления в Блэкуинге. Тогда он держался со мной столь же холодно и отстраненно. Но если несколько месяцев назад это вызывало у меня лишь легкую досаду, сейчас его отстраненность больно била по мне.

Жесткие слова и действия Хейдена начинали расшатывать мой рассудок, отчего эмоции еще активнее пытались вырваться из-под контроля. Я все понимала: да, он страдает; да, я стремлюсь хоть как-то ему помочь. Однако желание утешить Хейдена вступило в противоречия с эмоциями иного свойства.