Максим Далин - Зелёная кровь. Собачий вальс

Около двери, ведущей в дом, лежала большая куча сухой травы — мама называла это «сеном». Такие кучи лоси иногда видели на лугах неподалеку от деревень. Иногда зимой лосята шалили — заметив в «сене» сухую ветку, вытаскивали ее оттуда, разбрасывая кучу в стороны. Мама сердилась, говорила: это люди себе собирают, им нужно, а вы балуетесь. Вам что, есть нечего? А Лорис кричала: «Нигде нет листиков, а эта с листиками! Мы хотим с листиками!», — и Локкер поддакивал.

От воспоминаний было сначала смешно, а потом грустно и захотелось плакать. Локкер печально обошел кучу «сена» кругом — веток было не видать. Поиск веток навел на мысли о еде, и Локкер подумал, что хорошо бы перекусить. Он попробовал на вкус цветы — может, сладкие, как кипрей, или сочные и горчат, как одуванчики — но оказалось, что трава травой, ничего особенного. Локкер подумал, что Хозяин держит тут такие цветы не для еды, а смотреть.

Локкер подошел к дереву. Дерево было невысокое и раскидистое. Локкер понюхал серебристо-зеленые мягкие листья и отломил веточку на пробу. Вот это было да! Один восторг, а не завтрак.

Локкер вздохнул и принялся, не торопясь, кормиться. Он успел съесть не так уж много — во всяком случае, не столько, чтобы наесться — как вдруг у него под самым ухом залаяли так, что он подскочил.

Громадный черный пес, впрочем, не собирался нападать — он перекинулся, став хмурым дядькой в грубой мохнатой куртке, мохнатых штанах и мокасинах. Локкер посмотрел на него — и тоже перекинулся, из вежливости.

Но пес не перестал сердиться.

— Ты чего это делаешь?! — прорычал он раздраженно. — Ты почему яблоню портишь, зараза рогатая?

Локкер растерялся.

— А это не едят? — спросил он виновато.

— Тебе козы сена принесли! — рявкнул пес. — Своего, между прочим. А ты тут деревья ломаешь!

У Локкера даже слезы на глаза навернулись. Ему было стыдно и невозможно сказать, что сено-то он как раз и не ест — не любит траву, да еще и сухую. Получается, что его приютили, а он тут все делает не так… козы же не виноваты, что не знают про сено. Они же сами его едят, а с лесными зверями никогда не встречались. Им — что лоси, что олени, что — вообще коровы…

Пес хотел еще что-то сказать, но между ним и лосёнком вдруг ниоткуда возникла Манефа и выручила Локкера из беды.

— С чего это ты решаешь, что моему сыну можно, а что нельзя? — сказала она очень тихо, щурясь — и это почему-то было очень страшно. — Оставь его в покое. Пусть лосёнок кормится. Чем захочет. Ты понял?

Пес зарычал, оскалив страшные белые клыки, которые ничуть не изменились при смене Ипостасей.

— Кошка! А тебе какое дело?

Манефа стремительно махнула рукой — и на носу пса осталась крохотная красная точка. Он схватился за нос и гавкнул возмущённо и обиженно:

— Ты что, Манефа? Больно же!

Манефа облизнула коготь:

— Ты наказан. За то, что цепляешься к маленьким. А сено это пусть козы сами едят. Можно подумать, я не видела, как они яблони обдирали, пока сад без присмотра стоял! Ты что, не помнишь, как новые деревца Хольвин покупал в деревне?

— Кошачьи дети, — буркнул пес хмуро, отпустил нос и почесал в затылке.

— Козы мне не дети, — фыркнула Манефа.

— Простите, — робко сказал Локкер, высовываясь из-за её спины. — Я не знал, что яблоню есть нельзя. Она вкусная…

Он ожидал, что пес рассердится еще больше, но тот отчего-то расхохотался, а за ним рассмеялась и Манефа. Локкер сконфузился вконец.

— Ну да! — гавкнул пес, все еще смеясь. — Козы, небось, тоже думают, что она вкусная, рогатое племя! Ладно уж, пусть — на первый раз. Сказать Хольвину, чтоб сад закрывал…

И ушел туда, на каменный двор, оставив Локкера и Манефу одних.

Манефа угрожающе занесла руку — и Локкер зажмурился: думал, она и его сейчас кольнёт когтем в нос, чтоб не портил деревьев. Но кошка чуть-чуть шлёпнула его по лбу тёплой мягкой ладонью:

— Эх, ты, простофиля, — сказала она ласково. — Псу позволил собой командовать! Вот так его надо было — шлёпнуть по дурной голове, чтоб знал, как в чужие дела лезть.

— Я так не умею, — печально сознался Локкер.

— А тут у тебя что растёт, когда ты в Младшем Облике? — рассмеялась Манефа, потрепав его по голове. — Рога или нет? Меня ты чем хотел забодать? Вот и им покажи, чтобы не смели командовать лесным зверем. Ты же сильный, ты страшный — никого не бойся. И не огорчайся. Я тебе завтрак принесла. Как чувствовала, что псы всё перепутают. Не перекидывайся — там человеческая еда.

Локкер улыбнулся, все еще чуть-чуть конфузясь, и кивнул.

И Хольвин тоже улыбался, глядя на них в окно: ну вот, Манефа не уйдёт. Теперь уже точно не уйдёт: у неё появилась забота.

Кошки — лучшие мамаши, в том числе — и приёмные.

Локкер очнулся от тревожного сна.

Серый и мутный предутренний свет сочился в окно, прикрытое зеленой шторой, и всю комнатушку красил в зеленое — только не в такое, как трава, а в болезненную зелень лишайников на сухой ели. За окном слабо урчал едва проснувшийся город. В комнатушке было тепло и душно; на диване прикорнула Лилия, молоденькая Хозяйка, не знающая, что она — Хозяйка, смешное существо, взлохмаченное, глазастое и на тоненьких ножках, как олененок. Тео не было. Нехорошо.

Не то чтобы Локкеру особенно хотелось видеть Тео. Конечно, он живой — других в Службе Безопасности быть и не может — и даже время от времени от него шло настоящее тепло… но он был слишком нервный и жестокий для Хозяина. Слишком нацелен на уничтожение, сильнее, чем на сохранение жизни — такие вещи здорово чувствуются. Будто важнее уничтожить банду мертвяков, устроивших где-то там незаконный притон, чем спасти Рамона. Неприятно. Но…

Он знает город. И все-таки, с оговорками, но — друг.

Локкер тронул Лилию за плечо.

Она просыпалась слишком долго, жмурилась, зевала и терла глаза кулаками. Потом стащила со спинки дивана китель, с трудом попала в рукава и сказала:

— Ну и мятая же я! Ужас… Псиной пахну, да?

— Ты сейчас пахнешь приятнее, чем вчера, — сказал Локкер. — Мы химии не любим. А псина — нормальный запах. Рамон, к примеру, всегда так пахнет.

Лилия прыснула.

— Хорошо, что у тебя на лице нет краски, — сказал Локкер. — Я видел человеческих женщин, у которых на лице, как у горных коз перед боем — слой грязи, только разноцветной и пахнет неживым. Зачем себя раскрашивать?

Лилия уже хохотала, уткнувшись носом в ладони. Потом подняла на Локкера веселые, совсем не сонные глаза.

— Пойдем кофе пить.

— Давай Тео найдем, — сказал Локкер. — Еда потом. Сначала узнаем, приехал ли Хольвин.

Ему очень хотелось видеть Хольвина. Подойти, положить голову на плечо, сказать, что все еще исправится, почувствовать себя в команде… Лилия неопределенно покрутила рукой в воздухе.