Максим Далин - Зелёная кровь. Собачий вальс

— Нет, дорогой, — сказал Хольвин. — Сядь как человек, пожалуйста. И пристегнись, а то ушибешься, если тряхнет.

Волк вытянул ноги вниз, вздохнул.

— Воняет, — сказал он мрачно. — Все машины воняют.

— Это с непривычки, — улыбнулся Хольвин. Машина набирала скорость. — Щенки сперва тоже чихают и нервничают, а потом привыкают. Многим даже начинает нравиться, представляешь?

Волк позволил пристегнуть себя привязным ремнем, но это явно его не восхитило.

— Только псам и может нравиться, — проворчал он. — Сидишь, как на поводке… — но совершенно против воли с любопытством посмотрел вперед. Как всех псовых, его завораживало ощущение быстрого движения. — Мы скоро доедем до леса? — спросил несколько рассеянно, из-за того же могучего гипноза дороги.

— Не очень скоро, — сказал Хольвин. — Ты говоришь, вы встретили этих уродов около лесопарка? В Уютном?

— Примерно. Мы разделились на берегу озера. Около Уютного зайцев много, они туда ходят яблони обдирать… иногда и лоси попадаются…

— И коровы, — подхватил Хольвин в тон. — А?

— Да ну, — волк пренебрежительно сморщился. — Не связываемся. Раз весной отследили одну — ну голодуха была, не сказать — так Меченый получил дробью в бок. Спасибо за такое угощение… хотя коровы вкусные, если честно.

Не умеют псы выгораживать себя, подумал Хольвин нежно. Ни домашние собаки, ни волки, ни другие стайные псовые. Ну не умеют — все у них на морде написано. Великий кодекс собачьей чести — Закон Стаи. Все так просто. Ребята хотели есть после тяжелой зимы и длинного перехода, напали на корову, один из бойцов был серьезно ранен. Непосредственные бандюги.

Если бы человеческие уголовники были такие — только с голоду, только — блюдя Закон… А Закон запрещает убийство себе подобных, запрещает убивать в человечьем обличье, запрещает нападать без предупреждения… Закон запрещал бы подличать и лгать, если бы псам это вообще было зачем-нибудь нужно. Эх…

— Только тогда мы ловили зайцев, — продолжал волк. — Там сейчас полно. Проще, чем лося завалить. Лоси сейчас чокнутые, у них гон… их хорошо отслеживать зимой — они иногда на лед попадают, и хана. Копыта разъезжаются — подходи и добивай…

— Значит, едем к Уютному. Довольно далеко… А волчат в Стае много?

— Совсем маленьких — двое. А подростков было пятеро. Только Цуцика пристрелили вместе с большими… так что теперь, наверное, четверо…

— Большая была Стая?

— Взрослых — десять. Охотиться хватало, не жаловались… как теперь будем, не знаю. Мышей копать будем, не иначе…

— Ничего, боец. Что-нибудь придумается.

Волк усмехнулся:

— Собачьи галеты?

Примерно, подумал Хольвин. Лучше, чем ничего. Но вслух сказал:

— Там видно будет.

Проехали развязку. Фонари, окружающие шоссе, как-то сами собой иссякли вместе с разметкой и светофорами — начиналась настоящая пригородная трасса. Поток машин поредел; только грузовые фуры междугородних перевозок и рейсовые автобусы попадались навстречу, а легковые автомобили почти пропали.

Сразу ясно, что уже наступила настоящая осень. Летом на этом шоссе машин полно — горожане ездят на дачи, к себе в садоводства. Общаться с природой, так сказать. Лес отступает и отступает; стоит людям где-нибудь обосноваться, как существа, обитавшие на этой земле прежде, немедленно начинают отступать вместе с лесом. Сперва вместе с крупными зверями, способными оборачиваться, пропадает вся лесная неописуемая для современных ученых паранормальщина, уходят Хранители; потом перебирается подальше от человеческого жилья и мелкая живность: белки и зайцы, ежи, мыши… птицы перестают гнездиться. А обыватели, входя в мертвую зону, между оцепенелых сонных деревьев, обитаемую только ничем не смущаемыми нахальными полевками, воробьями и насекомыми, — в убитый лес, похожий на неряшливый парк, — блаженно вздыхают и закатывают глаза: «О, природа!»

Правда, через некоторое время всё как будто устраивается — жизнь пустоты не терпит. Волков заменяют бродячие псы, более неприхотливые и беспринципные, не боящиеся и понимающие людей — но не слышно, чтобы дачников это радовало. Ушлые лисы учатся раскапывать помойки; порой подтягиваются и медведи. Нахальные сороки, вороны и галки разоряют гнёзда нежных певчих птиц. Природа пустоты не терпит — получается годный для жизни биоценоз. И обыватели перестают закатывать глаза и верещат: «Нет житья от бродячих псов! Медведь выходил к дороге! Дрозды попортили фрукты в саду! Помогите, кто может!»

И на помощь приходит человек с ружьём. Закономерный финал.

Похоже, двоесущные — попытка компромисса, если, конечно, верить в Зелёного. В античных трудах, припоминал Хольвин, звери, умеющие говорить или оборачиваться, описываются как диковина, как опасная и странная редкость. Отношение, положим, за последнюю пару тысяч лет ни на йоту не изменилось, зато меняться учится все больше и больше крупных видов млекопитающих. Двоесущные псы, похоже, уже более тысячи лет встречались среди друзей и партнеров человека, хищники освоили трансформ раньше — а вот о травоядных с двойной душой заговорили только в Средние века. Теперь крупные хищные дикие млекопитающие перекидываются едва ли не поголовно, организовав подобия собственных культур; им уподобляются и северные копытные. Газеты иногда сообщают сенсационные новости о перекидывающихся рептилиях: «Крокодил-убийца заговорил!» — но если это звучит полным бредом, то двоесущные дельфины и морские котики фигурировали не только в отчетах Лиги, но и в древних легендах. Если это не промысел Зелёного, то новый виток эволюции. Пробуждение разума, настоящего разума, в который обыватели изо всех сил не верят.

Как же можно?! У животных — инстинкты. А у человека — духовность. Человек — высшее существо, он и гадит-то по чистому недоразумению…

Хольвин краем глаза взглянул на волка, замершего на сиденье рядом, глядящего вперед в собачьем дорожном трансе. В настоящий момент отстрел волков в нашей области запрещен. Волчица из этой стаи вот тоже умоляла браконьеров не убивать ее, просила человеческим голосом, пребывая в Старшей Ипостаси — ее это не спасло. И других, похоже, не спасет.

Эволюция или, как верили наши счастливые предки, божья рука, создает все новые и новые способы докричаться до человеческих душ. А души, невзирая на духовность их обладателей, глухи, и чем дальше заходит прогресс, тем меньше шансов расслышать вопли чужой боли, даже если вопят уже на понятном людям языке. Шкуры. Мясо. Так все это оправдывается. Но люди лгут. Мясо и шкуры уже давно добываются индустриальным путем, к тому же в наше время людям и без шкур есть чем прикрыть наготу. Охота не нужна, уже в принципе не нужна… если не учитывать, что людям по какой-то глубинной причине иногда необходимо убивать… А города так наступают на лес, что скоро убивать станет некого: лесные жители вымрут сами, от тесноты и грязи. В отличие от людей, большинство животных не может жить в тесноте и грязи. И можно головой об стену биться, вопя: «Остановитесь! Остановитесь!» — никого это не остановит. Пока гром не грянет. А гром грянет, дайте срок.